Максим Курочкин - Аниськин и шантажист
Если получится разговорить хоть часть из армии грешников, если хоть треть из них вспомнит, что видели непосредственно перед получением письма Бирючиху, то… тьфу, тьфу, тьфу. Не будем радоваться. Все-таки, она мать Василисы. И девушка ее по-своему любит.
* * *«Какой адский труд мне предстоит!» – размышлял Костик, широко вышагивая по направлению к МТС. Мастерская по численности любителей адюльтера стояла на первом месте среди рабочих коллективов совхоза. Костик все рассчитал правильно: супружеская измена – проступок противоречивый. Его необходимо как можно тщательнее утаить от жены, им не грешно прихвастнуть в среде товарищей и сослуживцев. Если бы Комаров пришел выспрашивать о походах «налево» домой, где даже стены имеют уши, то вряд ли бы он смог достичь желаемого. Разглагольствовать в родимых стенах о своих похождениях – святотатство. Трепаться о том же в родном коллективе – святая обязанность.
Комарову разработал довольно незамысловатый план добычи нужной ему информации. С каждым из механизаторов предстояло поработать по схеме:
а. настроить на фривольную волну, кинув для затравки парочку сальных анекдотов (Костя мучительно пытался вспомнить хоть один из них, но на ум приходили только истории про хомячков и ежиков),
б. поделиться впечатлениями о собственных похождениях (интересно, сможет ли он сочинить убедительную байку на тему «Как Комаров плейбоем был»?),
в. вызвать на откровенность, поселив в сердце желание похвастать, припереть к стенке и заставить признать факт шантажа.
А если учесть, что Костик наметил расспросить не только неверных механизаторов, но и прочих преступников, то плести истории про хомячков ему придется до пенсии. Да. Нелегко ты достаешься, хлеб простого сельского участкового.
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич, – отвлек его от разработки стратегических планов дребезжащий голосок.
– Здравствуйте, Евдокия Андреевна, – шутейно поклонился Костик, – никто больше вашу кошку не обижает? С чучела пиджак не снимает? Мужик во окно за вами не подглядывает?
Евдокия Андреевна любила изводить участкового поручениями. Однажды она приметила, что ее тощая трехцветная Мурка ходит «чегой-то смурная». Бабушка заподозрила, что ее любимицу кто-то обижает, и проела плешь Комарову просьбами «выследить оскорбителя». А спустя время, прибежала вся в слезах с заявлением на «усатого мужчину», который, якобы, «глядить» на нее в окошко длинными зимними сумерками. Костик заработал себе мучительный насморк, пролеживая вечера в сугробах близ дома старушки, пока не понял, что усатый мужик находится не снаружи, а внутри дома Евдокии Андреевны. Пару месяцев назад внучка привезла ей постер с изображением Никиты Михалкова. Постер спокойно висел себе на стене, а вечерами, когда за окном становилось темно, отражался в оконном стекле.
Так что временами Костику хотелось повторить преступление Раскольникова и поднять топор на старушку, а временами она даже забавляла его.
– Все спокойненько, вашими молитвами, – ответила на его вопрос Евдокия Андреевна, – а вот кем бы вам поинтересоваться, так это Васькой-Мельницей. Вчерась возле него Коля-Болеро так и вился, так и вился, а уж Коленька наш грешников за версту чует, не зря они его не любят. Проявите бдительность, обратите внимание.
– Чует? – заинтересовался Костик, – первый раз об этом слышу. И как это он их чует? Запах от них особый исходит или сияние?
– И-и-и, милай, – обрадовалась бабушка внимательному собеседнику, – Коленька-то наш блаженный, а блаженный – он навроде как святой. Он все про всех знает.
– Неужели все? – продолжал провоцировать Комаров разговорчивую сельчанку, – и кто чего на ужин ест? И кому какие сны снятся?
– Не упрощай, – щегольнула «умным» словечком Евдокия Андреевна, – Коля тайное видит, а не явное. То, что от самого человека скрыто бывает. И не просто видит, а предупреждает: «Вот де, не одумаешься, поздно будет. Настигнет тебя кара Господняя».
– Интересно. Он что же, прямо подходит к человеку и грозит пальчиком? «Ужо тебе»?
– Не пальчиком грозит, а всем своим видом. Примета у нас такая: возле кого Коля долго крутится, на того скоро кара Рыбьего Глаза падет. Как чует он, Коленька, грехи наши!
– И этот дар в нем открылся недавно, – скорее констатировал, чем спросил Костик.
– Недавно. Святыми ведь кто становятся? Страдальцы. Коленька всегда страдальцем был – Бог разумом его обделил. А пока сполна не настрадался – не было ему дара.
– Настрадался? – подтолкнул Костя собеседницу.
– Ну. Хотели его, милого, в сумасшедший дом отобрать. Приехала комиссия: «Не положено, говорят, сумасшедшему с беззащитными старушками существовать. Мало ли что ему в голову придет. Покрошит всех, как на салат, и взять с него нечего». Уж их и так, и эдак умоляли, и концерт им показали, и варежек надавали – ни в какую. Твердят, как скворцы, свою «неположену» и руками разводят. Дурищи. Коленька и сбежал. Тогда у них только-только заведующая новая появилась. Она и накричала на комиссию, ногами натопала, прогнала их то есть. Грозились, что Коленьку оставляют под ее личную отес… отсет…
– Ответственность?
– Ага. Ну вот. Тогда он три дня в лесу пропадал. А потом пришел сдаваться. Упал в белы ноженьки Инессе Васильевне, плачет.
Как иллюстрация трогательной сцены по глубокой борозде морщины от глаза к носу побежала жидкая старческая слезка. Евдокия Андреевна привычно вытерла ее лепестком платка и перешла на тоненький, плаксиво-былинный тембр.
– А она и говорит ему: «Живи, дружочек Коленька Степанович Собакин, никакая собака тебя больше не обидит». С тех пор и пошло. Сначала не замечали люди, а потом поняли: снизошел на нашего Колю дар свыше. Стал он предвестником Рыбьего Глаза. Чтобы для человека предупреждение было. А ведь что самое главное-то, – заторопилась старушка, – часто Коля только подойдет к человеку, только поговорит с ним, а тот уже быстренько-быстренько бросается какой-нибудь грешок искуплять. Даже письма от Рыбьего Глаза не дожидается.
Так-то лучше получается, подешевше. Штраф не надо платить.
Ты чего загорюнился-то? – продолжила она уже без всякого перехода, – никак, Коля-Болеро и к тебе подходил?
– Ко мне? – машинально переспросил Костик, продолжая думать о своем.
– Ты у меня спроси, – воровато оглядываясь, зашептала Евдокия Андреевна, – я все таксы Глаза знаю. Своровал чего? Или обидел кого? Говори, не стесняйся. Лучше заранее вину искупить – точно тебе говорю. Дешевше.
– Спасибо, Евдокия Андреевна, я подумаю, – поблагодарил Костик.
– И чего думать-то? – сердито пробубнила старушка ему вслед, – повинился бы сейчас. И мне занимательно, и тебе пользительно. Вот молодежь! Пока жареный петух в попу не клюнет, не пошевелятся.
