Василий Головачев - Век воли не видать
Из-за яйца бесшумно выдвинулись змеевидные механизмы, откуда-то появилось существо, похожее на помесь хамелеона с кенгуру, но с почти человеческим лицом. Оно до ушей разинуло рот, словно улыбнулась гостю, высунуло длинный гибкий язык.
– Как ты его поймал?
– Сам пришёл.
– Будешь награждён, Прохрагон. Я похлопочу, чтобы тебе увеличили жизнеёмкость.
Разговор шёл на смеси языков, основным из которых был русский, поэтому Прохор-путешественник понимал всё, о чём говорили псевдохамелеон и его «родственник».
– Залезай.
– Дай горилки.
– Потом, после сброса.
Прохор опомнился, рванулся изо всех сил, понимая, что сейчас произойдёт что-то страшное, и в этот момент ему, фигурально выражаясь, протянули руку помощи:
«Хватайся! Сожмись и лети!»
Он инстинктивно сжался, формируя из себя «снаряд», и с помощью сильной руки, давшей ему подзатыльник, проломил невидимую преграду, мешающую выбраться из западни – пси-сферы Прохора-22222.
Возвращение в родные пенаты напоминало танковое сражение: мыслеволя Прохора была танком, и его то и дело таранили «вражеские машины», в него врезались снаряды и ракеты, а он нёсся вслепую сквозь грохот, вой, дым и пламя и не знал, чем всё это закончится.
Закончилось, однако, всё хорошо.
Пламя постепенно опало, погасло, дым поредел, тряска уменьшилась и наконец прекратилась совсем. Поддерживаемый невидимой рукой неизвестного союзника, Прохор влетел в световое кольцо, пахнуло знакомыми запахами, и он очнулся в своём теле.
Дёрнулся, ощущая под собой зыбкий прогнувшийся пузырь, оказавшийся шезлонгом, попытался вскочить, разлепил глаза.
«Приходи в себя», – долетел чей-то мыслеголос.
– Кто… ты?! – выговорил он непослушным языком.
«Прохориил», – ответили ему, и рука перестала поддерживать числопутешественника.
Руки Павлины обвили шею, мягкие губы ткнулись в щеку.
– Милый!
Прохор рухнул обратно в шезлонг, дыша как после неистового бега.
Перед ним возник Даныбай, приблизил лицо, пристально всматриваясь в математика оценивающими глазами.
– Где был?
– Сколько я отсутствовал?
– Полтора часа.
Прохор замер.
– Не может быть! Я думал… минут пять…
– Где был? – повторил вопрос снайпер.
– В несусветной реальности. – Прохор начал успокаиваться. – Сейчас расскажу. Не поверишь, кто меня сп… – Прохор запнулся, покосившись на Павлину, чьи тёплые пальчики поглаживали плечо, – кто мне помог.
– Админ, – пошутил снайпер.
– Прохориил.
– Н-да, – качнул головой Даныбай. – Хоть стой, хоть падай.
– Кто это? – прошептала Павлина. – Друг?
– Ох, не уверен.
Прохор дотянулся до стакана с глюйсом, ощутив небывалую жажду. Дан был прав, но ведь нормальные люди не спасают своих врагов? Это делают только друзья?
Холодная струя нарктоника освежила глотку, но спутала мысли…
Попытайтесь упредить
Переехали в деревеньку Сосновый Бор, которая оказалась, по сути, хутором на семь дворов, странным образом выжившим во времена угасания деревенского уклада жизни на всей территории России.
Дядя Серафима Николай Кузьмич, потомственный лесник в четвёртом поколении, как он утверждал, оказался крепким стариком семидесяти лет с гаком. Принял он гостей радушно и отдал им в пользование большую часть своего просторного дома, разделённого на четыре комнаты. Себе он оставил самую маленькую спаленку слева от входа, сразу за сенями, а гости разместились в большой спальне и в светлице, где стоял старый диван, сохранившийся ещё со времён советской коллективизации. Опять же – по уверениям хозяина.
Жил старик один, поэтому особо извиняться Саблину за причиняемые неудобства не пришлось. Жена Николая Кузьмича умерла «от лихоманки» ещё в начале века, дети разъехались кто куда, и жил он один не меньше четверти века, крепкий, жилистый, длиннорукий, гладковыбритый, что для русской глубинки было редкостью. Волосы у него были чёрные, волнистые, с проседью, такими же чёрными, с проседью, были густые брови, из-под которых светились голубые глаза, не поблекшие от старости.
Прохора и Юстину «переносили» из машины в избу ночью: типа – «они сами вышли и сразу улеглись спать», поэтому старик ничего не знал об истинном положении вещей. Ему сказали только, что гости «больны немотой» и будут в основном лежать, на что Николай Кузьмич ответил:
– Да пусть отлёживаются. Могу травку какую-никакую дать для пользы организму, у меня много разного засушено.
В сенях хозяина действительно по стенам были развешаны пучки трав, в марле и без неё, и запах по всей избе стоял вкусный, цветочно-травяной.
– Травка – это хорошо, – согласился Данимир. – Нам бы что-нибудь укрепляющего и очищающего.
– Травяные сборы имеются, – огладил гладкий подбородок Николай Кузьмич, – очищающий на расторопше, для поддержания иммунитета и при слабости – на семи травах. Могу заварить, если надобно.
– Очень даже надобно, – обрадовалась Варвара. – Покажете – где что, мы сами заварим.
– Не, это я сам, тут порядок заварки нужен. Сёдня я дома, а завтреча на пару деньков в лес пойду, на дальнюю делянку, там просеку через бор хотят пробивать, для ЛЭП. Придётся вам без меня управляться.
– Управимся, – улыбнулась Варвара.
– У меня в погребе засолы стоят в бочках, грибочки там, капустка, ягодки, так вы пользуйтесь.
– Спасибо, Николай Кузьмич, в долгу не останемся.
– Да рази в долге дело. А вот за хлебом или чего ещё в райцентр надо ехать, в Бийск, или в Ягодный, посёлок тут недалече, верстах в двенадцати.
– Разберёмся, отец.
Серафим и Андрей уехали в тот же день, к вечеру, убедившись, что переселенцы устроены.
Лесник же действительно ранним утром оседлал свой квадроцикл, который ему выдали в лесничестве, и увёз собаку – сибирскую лайку Альму, которая представляла собой весь живой уголок лесника. Поскольку работа не оставляла ему много свободного времени, он домашнюю живность – корову, поросят, кур – и не заводил. Хотя за садовым участком ухаживал ревностно, сажал картошку, лук и репу.
Таким образом, на второй день после бегства из Бийска, а так оно и было на самом деле, Саблины и их подопечные остались одни, не считая Паши, который рьяно принялся исполнять обязанности охранника. Он обошёл хутор, осмотрел все подъезды к нему и к дому лесника, стоявшему на самом краю селения, почти в лесу, и принялся укреплять ветхий забор усадьбы, отгораживающий дом от улицы и от соснового, с редкими берёзами, леса.
О своём обещании навещать «брата» из сорок четвёртого превалитета Данимир помнил, но события не позволяли ему отвлекаться, и лишь наутро семнадцатого июля, после отъезда лесника, он наконец смог добраться до Даныбая Шаблюки.
