Филип Дик - Доктор Бладмани, или Как мы стали жить после бомбы [litres]
— Ты просто трусишь, — засмеялась она и забросила червяка в кусты на краю школьного двора. — Мой брат — большая деточка! Нюня!
Билл не отвечал, он мысленно ушел из ее мира в тот, которого мог достичь только он. Разговаривает с этими старыми, мерзкими, нерешительными мертвецами, сказала себе Эди. С этими пустыми дохляками, у которых никогда не бывает никаких развлечений.
И тут к ней пришла действительно ошеломляющая идея: я сделаю так, что он перейдет в этого сумасшедшего мистера Триза, о котором все сейчас говорят, решила она. Прошлым вечером в Форестер-холле мистер Триз встал и начал говорить ужасные слова о раскаянии, поэтому, если Билл будет вести себя странно или не будет знать, что сделать или сказать, никто не обратит никакого внимания.
Однако возникала неприятная проблема: в ней самой будет находиться сумасшедший. Может быть, я смогу принять яд, как я не раз пугала Билла, решила она. Я могу проглотить несколько листьев олеандра, или касторовые бобы, или еще что-нибудь — и избавиться от мистера Триза. Он будет бессилен, он не сможет меня остановить.
Все-таки это была проблема. Пребывание мистера Триза внутри ее не казалось ей таким уж приятным — она достаточно часто видела его, чтобы невзлюбить. У него была чудесная собака — и все…
Терри. Вот! Она легко может лечь рядом с Терри, Билл выйдет и перейдет в собаку — и все будет прекрасно.
Но собаки мало живут. А отец и мать Эди говорили, что Терри уже семь лет — она родилась почти тогда же, что и Эди с Биллом.
Проклятье, думала она. Как тяжело решить. Вот где настоящая проблема: что делать с Биллом, который ужасно хочет выбраться наружу, видеть и слышать. Потому она подумала: кого из людей, которых я знаю, мне было бы приятнее всего чувствовать в себе? Ответ: своего отца.
— Хочешь переселиться в моего папу? — спросила она Билла.
Но тот не отвечал, он все еще был занят разговорами с мириадами тех, кто находился по землей.
Думаю, решила она, мистер Триз подойдет больше всех, потому что он живет за городом в окружении своих овец и не часто встречается с людьми. Биллу будет легче, потому что ему не придется много разговаривать. У него будут только Терри и овцы, а поскольку мистер Триз сейчас совсем спятил, все складывается удачно. Держу пари, что Билл сможет гораздо лучше управляться с телом мистера Триза, чем сам мистер Триз. И все, о чем мне придется позаботиться, — это взять столько ядовитых листьев олеандра, сколько нужно, чтобы убить мистера Триза во мне, но не меня. Двух будет достаточно. Думаю, не больше трех.
Мистер Триз вовремя сошел с ума, решила она. Хотя он об этом не знает. Но подождите, когда он все узнает, вот уж он удивится. Я могу дать ему немного пожить внутри меня, ровно столько, чтобы он понял, что произошло. Думаю, это будет забавно. Мне он никогда не нравился, хотя мама к нему хорошо относилась или делала вид. От него в дрожь бросает — и Эди взаправду вздрогнула.
Бедный, бедный мистер Триз, думала она ехидно. Вам не удастся больше испортить вечер в Форестер-холле, потому что там, где вы окажетесь, вам некому будет проповедовать, кроме меня. А я не буду слушать.
Когда мне все это проделать? — спросила она себя. Сегодня же. Я попрошу маму свести меня на ранчо после школы. А если она не захочет, я отправлюсь сама.
Просто не могу сидеть и ждать, сказала она себе, вся дрожа в предвкушении будущих событий.
Зазвонил школьный звонок, и вместе с другими детьми она вошла в здание школы. Мистер Барнс ждал у дверей классной комнаты, которая служила всем ученикам от 1-го до 6-го класса. Когда погруженная в свои мысли Эди проходила мимо него, он спросил:
— Почему ты такая задумчивая, Эди? Что тебя беспокоит?
— Ну, — ответила она, запинаясь, — какое-то время я думала о вас. Сейчас — о мистере Тризе.
— Да, конечно, — кивнул мистер Барнс. — Значит, и до тебя дошли слухи.
Все дети уже прошли мимо них в класс, они остались одни, поэтому Эди сказала:
— Мистер Барнс, разве вы не думаете, что вы должны прекратить делать то, что вы делаете с моей мамой? Билл говорит, что это плохо, а он знает.
Школьный учитель побагровел и изменился в лице, но ничего не сказал. Вместо этого он отошел от нее, вошел в комнату и подошел к своему столу, все еще красный как рак.
Я что-нибудь не то сказала? — спросила себя Эди. Он разозлился на меня? Может быть, он заставит меня остаться после уроков и накажет, а может быть, он расскажет маме, и она меня отшлепает.
Чувствуя себя обескураженной, она села и открыла потрепанную, но бесценную хрупкую книгу без обложки, историю о Белоснежке, которую они должны были сегодня читать.
Лежа в сырых опавших листьях в тени древних дубов, Бонни Келлер обнимала мистера Барнса и думала, что, возможно, она делает это в последний раз. Она скучала, Хэл Барнс трусил, а богатый опыт подсказывал ей, что такое сочетание бывает фатальным.
— Хорошо, — прошептала она, — допустим, Эди знает. Но на своем детском уровне, фактически ничего не понимая.
— Она знает, что это плохо, — ответил Барнс.
Бонни вздохнула.
— Где она сейчас? — спросил Барнс.
— За тем большим деревом. Подглядывает.
Хэл Барнс вскочил на ноги как ужаленный. Он заметался, вытаращив глаза, затем по мере того, как до него доходила правда, начал понемногу успокаиваться.
— Ты и твои злые шутки! — проворчал он.
Однако он не вернулся к ней, а стоял в некотором отдалении, мрачный и сосредоточенный.
— Правда, где она сейчас?
— Отправилась на ранчо Джека Триза.
— Но… — Он сделал выразительный жест. — Триз сумасшедший. Не случится ли… не опасно ли это?
— Она ходит туда только для того, чтобы играть с Терри, с этой красноречивой собакой. — Бонни села и стала вытряхивать из волос лиственную труху. — И я не думаю, что Триз там. Последний раз кто-то видел Бруно…
— Бруно? — повторил Барнс, подозрительно взглянув на нее.
— Я хотела сказать — Джека. — Ее сердце бешено застучало.
— Он как-то сказал, что несет ответственность за устройства, взорвавшиеся в верхних слоях атмосферы в тысяча девятьсот семьдесят втором году, — продолжал Барнс, испытующе глядя на нее.
Она ждала, чувствуя бешеное биение сердца. Тайна должна была выйти наружу рано или поздно.
— Он сумасшедший, — напомнила она, — так ведь? Он верит, что…
— Он верит, — сказал Хэл Барнс, — что он Бруно Блутгельд. Правильно?
Бонни пожала плечами:
— Да, среди прочего.
— Он и есть Бруно Блутгельд, не так ли? Об этом знаешь ты, Стокстилл, этот негр…
— Нет, негр не знает, — сказала она, — и прекрати называть его «этот негр». Его зовут Стюарт Макконти. Я говорила о нем с Эндрю, и он считает Стюарта очень симпатичной, интеллигентной, полной жизни и энтузиазма личностью.
