Сергей Цикавый - Замена
«Доброй ночи, Витглиц.
«Доброй ночи, Куарэ».
Скрипучий парк, щемящая тема, словно где-то за домом таилась та самая пропасть. Или, если точнее, прямо за дверью. Мы шли все медленнее – мы оба. Ему тоже не хотелось уходить, и в каждом слове Анатоля я слышала отголосок своего сегодняшнего дня.
– Витглиц. Я вас обидел чем-то? Скажите, пожалуйста.
Свет над моей дверью истекал мягким звоном – сверху, из-под козырька, и я не видела глаз Куарэ. Я подошла ближе: почему-то казалось очень важно увидеть, как он на меня смотрит.
По версии, известной Мовчан, – официальной версии – я с ним спала.
«И не отказалась бы, чтобы это стало правдой».
Спустя несколько суток после Кристиана.
«Я гадкая? Нет. Я больна».
Ладони было очень удобно на его щеке, а потом он положил руку поверх моей – и все исчезло.
* * *Я шла сквозь пустоту, и подо мной ткалось что-то твердое, какая-то идея поверхности, – что-то, по чему можно идти. Что было вокруг? Неважно. Например, что-то серое. Одновременно с мыслью стало слышно шуршание – мои шаги, серый цвет пустоты принесли звуки.
Страх остался далеко, а здесь оказалось всего лишь пусто.
Здесь?
Я осмотрелась, пытаясь понять, где я. Это не походило на персонапрессивный удар, значит, я не в личности Куарэ: ни коридоров, ни образов, ни света, ни тьмы. Просто ничто, которому я дала звучание и цвет.
Да и не била я его. Я – его не била…
«Это все же может быть персонапрессивный удар. Его удар по тебе – и ты не знаешь этого наверняка».
Не знаю, согласилась я. Я на пробу попыталась представить температуру пустоты, и стало тепло: приятно, захотелось снять пальто, подставить лицо ветру, в котором звенит хрусталь, в котором свежесть вечного утра… Я открыла глаза.
Это, кажется, называется степь.
Я присела, гладя пушистую траву. Она покрывала небольшой пятачок вокруг меня, а дальше превращалась в серо-зеленую массу, похожую на неумелый рисунок, бегущий прочь во все стороны, до самого утреннего горизонта – немного желтого, слегка заспанного, звучащего так, что хотелось сцепить зубы, чтобы не заплакать от этой красоты.
Красоты детского рисунка.
– К-как мы здесь оказались?
Я оглянулась.
Вокруг него был пятачок асфальта, даже часть дорожной разметки сохранилась, и я видела, как слабым маревом колеблется вокруг него другой мир – часть арки из резного дерева, глубокая зелень – все такое же точное, грубое, ненастоящее, как и моя рассветная степь.
– Не знаю.
Куарэ расстегнул свое полупальто и сделал шаг ко мне.
– Не понимаю. Я вижу вас как-то… Нечетко, да?
– Как и я вас.
– Я схожу с ума, – проворчал он и сел на землю.
Мир его видения сливался с моим. Арка повисла невысоко над землей – простая арка, кажется, очень старая. Дерево появилось не полностью, его точно отрезал кто-то и вклеил поверх марева разнотравья.
* * *Между нашими лицами застыл пар дыхания – его и мой, лицо Анатоля оставалось в тени, но я еще слышала стеклянистый присвист ветра – не из парка, а оттуда.
«Степь, арка. Что видел он?»
– Я… Витглиц. Простите, мне нужно идти.
– Хорошо, – ответила я. Почему-то стало неловко.
– Голова кружится. Лекарства, ерунду всякую делаю… Простите.
Куарэ сказал «спокойной ночи» и ушел. Я потерла висок, понимая, что боль только что вернулась – я и не заметила ее пропажи. Анатоль растворялся в парке, я еще увидела его спину в столбе света под фонарем, и, сжимая ручку трости, пыталась удержаться на ногах.
«Он что-то видел. Он решил, что ты ударила его, проникла внутрь и пыталась себе подчинить».
За дверью меня никто не ждал – я запоздало поняла, что стоило испугаться. Свет зажегся так, как положено, и в ванной было зеркало, где я напрасно пыталась высмотреть ответ. Спустя три минуты я сняла линзы и пошла готовить ужин.
Когда я вернулась в комнату, в кресле перед компьютером сидела Джоан Малкольм.
– Заставить Кристиана ревновать – это страшно неумная затея, Витглиц.
Я поставила поднос перед экраном. Ее полусапожки стояли у двери: их хозяйка вошла, разулась, аккуратно поставив обувь под вешалкой. Села и стала ждать.
– Видишь ли, Соня, ты слишком, эм, не такая, чтобы играть в игры – второй смысл, провокация и все такое, – сказала Джоан, пошевелив пальцами в воздухе. – А из этого следует, что ваша вечерняя прогулка на двоих – сие есть проявление спонтанного идиотизма. Твоего идиотизма.
Серые коридоры, вспомнила я, глядя в ее глаза.
Джоан стянула с тарелки мой гренок и принялась его жевать. Она хрустела корочкой, смотрела на меня, и я как никогда сегодня ощущала, что все неправильно. Шуршал компьютер, помаргивал огонек ожидания в углу экрана. Доктор вытерла руки носовым платком и небрежно вернула его в карман, поводила языком по зубам.
– Впрочем, прогулка с маленьким Куарэ даже рядом не валялась с решением его отпустить. Вот это – просто титанический идиотизм.
«Потому что у Келсо появилась вторая цель», – продолжила я. – Потому что секунды тепла и уюта имеют свою цену».
«Ты просто об этом не подумала», – закончили синие глаза.
– Я не подумала об этом, – согласилась я вслух.
– И тебе повезло, что подумала я.
Джоан полезла под пальто и достала оттуда оружие. Длинный двуствольный пистолет – такой тяжелый, такой нелепый, что он мог стрелять только термохимическими зарядами. Следом на стол лег какой-то дорожный вариант косметички и прибор с сенсорным экраном: большой телефон или маленький планшет. Но я видела только оружие.
Во сне пистолет казался еще больше, он возник из воздуха, а потом был огонь, была боль.
– Ага, запомнила, – удовлетворенно сказала Джоан и встала, подхватив косметичку. – Умыться – это там?
– Да.
Я уже поняла все, но все равно смотрела на нее, а она, остановившись, – на меня. Свет мигнул.
– Раз с тобой не остался спать Анатоль Куарэ, придется отдуваться мне. И да, он сам в безопасности. Эта белая скотина сначала изучит соперника, а только потом полезет с нежностями. Согласна с таким выводом?
Она не заявляла о превосходстве – всего лишь честно ждала ответа.
«Джоан по-прежнему изучает меня. А я – ее».
– Согласна. Но Куарэ сегодня увидит очень плохие сны.
– Тоже верно.
Она закрыла за собой дверь, зашумела вода. Я села перед компьютером, уткнув пальцы в виски. Боль возилась в голове, путая мысли, а я пыталась осознать, что натворила. Честно пыталась испугаться, но вместо этого испытывала только разочарование.
«Он ушел».
Была еще одна мысль – странная, страшная даже. Куарэ искал информацию о закрытом лицее, его тревожило нечто, связанное настроением со всеми нами. Я видела так же ясно, как и он: инспектор Старк, ликвидированный филиал «Соул» в Лиссабоне, Константин Митников, страхи учеников и даже Кристиан Келсо – все это части чего-то огромного.
