Алекс Паншин - Обряд перехода
Позже мистер Куцов принес мне еду и даже помог держать ложку. Руки у него были мозолистые.
— Почему вы для меня все это делаете? — спросила я в промежутке между глотками.
— Ты когда-нибудь слыхала притчу о добром самаритянине? — ответил он вопросом на вопрос.
— Да, конечно, — ответила я. — Я много читала.
— Смысл этой притчи в том, что даже низкие и дурные люди иногда бывают источниками добра. Но в некоторых книгах говорится, что рассказ этот был изменен, очень давно. В первоначальном варианте именно человек у дороги был самаритянин — один из самых плохих людей, которые когда-либо жили на свете. И тот, кто его спас, не побрезговал сделать благо даже такому негодяю. Может быть, ты — с одного из Кораблей…
Но мне нравится, когда бьют детей. Поэтому я обращаюсь с тобой, как с самаритянином.
Я совершенно не знала, что ответить. У меня в голове не укладывалось, как он может плохо думать о нас.
Наверное, оценив мой потрясенный вид, мистер Куцов добавил:
— Прости. Я отнюдь не ненавижу Корабли, как некоторые. Без Кораблей мы все никогда бы не родились, это тоже надо помнить в наше скверное время. Не бойся, я никому не скажу, что ты девочка с Корабля. Отдыхай спокойно. Мой дом — твой дом.
На следующий день мистер Куцов предложил — ради моего же блага — научиться говорить на местном диалекте. Это было разумно. Туман в голове немного рассеялся, и я уже начала беспокоиться о том, как бы найти способ связаться с Кораблем, время шло. Чтобы это сделать, мне наверняка понадобится сходство с туземцами. А если я не свяжусь с Кораблем, тогда роль туземца засветит мне пожизненно, черт побери!
И все-таки мистер Куцов был искренен не до конца. На уме у него было явно больше, чем он говорил, я это чувствовала. Неужели же он просто так делает добро презренной «самаритянке»? Вряд ли. Тут есть что-то еще. По какой-то причине я интересовала его сама, лично.
В тот день мы пару часов упражнялись в произношении. Некоторые отличия имели закономерность, например, замещение гласных, замена «п» на «б», а также употребление «быть» вместо «есть»; зато другие казались мне начисто лишенными логики. Хотя, допускаю, лингвист может со мной не согласиться. Мистер Куцов сказал просто:
— Я не знаю, почему мы так говорим. Говорим — и все.
Он настойчиво упрашивал меня заниматься, а я продолжала гадать, что же у него на уме. Почему он так обо мне заботится?
Через некоторое время я начала делать первые успехи. Система в их диалекте все-таки была, но так глубоко запрятана, что я уловила ее, наверное, только подсознательно.
Через несколько дней, когда дело у меня здорово продвинулось вперед, мистер Куцов сказал:
— Уже почти хорошо, только ты так произносишь слова, словно у тебя рот манной кашей набит.
Ничего удивительного, подумала я, потому что только ею он меня и кормил. Но в любом случае я повторяла только то, что слышала от него. Его дикция была моей дикцией, и исправлять мистеру Куцову оставалось только самые грубые мои ошибки.
Но главное, во время наших бесед я выяснила причину неприязни этих колонистов (я уже почти не называла их про себя грязеедами) к людям с Кораблей.
— Тут все непросто, — сказал мистер Куцов. — Мы же видим, когда вы высаживаетесь на планете, что вы совсем не так отсталы и бедны, как мы. Когда на этой планете основывалась колония, среди поселенцев не было ни одного техника или ученого. Я могу их понять. С какой стати им покидать Корабль ради планеты, ведь там они могли заниматься любимым делом, а здесь для этого нет ни оборудования, ни возможности. Нам казалось, что все люди, пережившие конец Земли, являются равноправными наследниками всех знаний и достижений человечества. Но вышло иначе. И потому, если в спокойные времена Корабли игнорируют, то в плохие, как сейчас, ненавидят, видя в них источник бед. Людей с Кораблей преследуют, и можешь считать, что тебе еще повезло…
Я слышала его голос, но понять ничего не могла.
— Но мы же никому не мешаем, — сказала я. — Мы просто живем, как и все остальные…
— Я вас не виню, — медленно произнес мистер Куцов. — Но я не могу не видеть, что вы совершили ошибку, и в конечном счете она потребует расплаты.
Почувствовав себя лучше, я прошлась по дому мистера Куцова. Это был небольшой домик на самой окраине Фортона, чистый, окруженный деревьями и садиком. Мистер Куцов жил один; когда не было дождя, работал в своем садике, в дождь, наоборот, уходил в дом, к лампе и книгам. На фургоне он проделывал с товаром регулярные рейсы к побережью и обратно — раз в две недели.
Это был не очень доходный бизнес, но мистер Куцов говорил, что в его возрасте выгода уже не так важна. Не знаю, всерьез он говорил это или нет. Сказав, что моя одежда не годится для девочки, мистер Куцов ее забрал, а взамен принес другую, местного покроя. Одежда подходила по росту, но под мышками висела совсем свободно.
— Вот, — произнес мистер Куцов удовлетворенно. — Так-то лучше.
Но мне пришлось немного ушить одежду, подогнать по фигуре.
Я бродила по дому, но выходить мне не разрешалось. Я не жалела: два дня из каждых трех лил проливной дождь, а когда он не лил, то казалось, вот-вот польет. Я все время занималась, мистер Куцов продолжал наставлять меня в манерах и правилах поведения, пока не решил наконец, что при известной осторожности я смогу в приличном обществе сойти за местную.
В доме было много книг. Когда мистер Куцов уехал в город, я просмотрела некоторые и обнаружила множество интереснейших вещей. Например, что Историю, родину лоселей, открыли всего сто лет назад. История — это континент на западе. С тех пор лоселей привозили оттуда на кораблях и использовали для простейшего физического труда. На этом континенте раньше никаких лоселей не было, но сейчас численность их быстро росла, причем не только тех, которые находились в рабстве у людей. Большое число лоселей обитало в отдаленных лесных массивах. Почти все авторы, которых я прочла, отказывали лоселям даже в зачатках разума, ссылаясь на их неспособность ни к чему, кроме самого простейшего труда, и отсутствие у них языка и навыков пользования огнем. С другой стороны, я помнила, что рассказывал мистер Куцов об их умении узнавать своих врагов. Ничего смешного здесь нет. И честно говоря, я сейчас даже рада была, что так удачно выпуталась при встрече с тем диким лоселем на второй день после высадки.
Я сориентировалась по географическим картам мистера Куцова и, повинуясь порыву, скопировала их для себя.
И еще я обнаружила книгу, которую написал сам мистер Куцов. Это была старая книга, роман, называвшийся «Белый путь». Не очень удачное произведение — мистер Куцов пытался сказать в нем слишком многое, и это не получилось. Но его роман был намного лучше, чем книга моего брата Джо.
