Йен Уотсон - Книга Звезд
А пока они только пели без слов. Этой бессловесной песней они выражали свою любовь и свое горе; и эту песню, которую пели те, кто мог дышать, пел вместе с ними и город, и те, кто в нем жил.
Как обычно, никто не знал, как вообще-то нужно петь — тихо или громко и на какой мотив, если он был. Никто не начинал и не пел громче всех. Песня возникла сама собой. Ее подхватили. Она просто была. Горе и тягостные мысли уносились прочь от этого живого звука. Потом, когда похоронный ящик был опущен в неглубокую яму на нашем песчаном кладбище, окруженном стеной, и когда Палочники проверили эту яму, пение прекратилось. (Конечно, в наше время на смерть смотрят несколько иначе; но все-таки надо же избавляться от трупов!)
Песня, которую пели на моих похоронах, была красивой, звучной и простой. Скоро она начала звучать на мотив «Под солнцем, где синь ярка», несомненно, благодаря хору женщин реки. Я тихонько и с удовольствием им подпевала, пока мы не добрались до места.
Прошло много лет с тех пор, как я побывала на кладбище последний раз, но оно ничуть не изменилось. Старые каменные стены, выщербленные ветром, окружали его по периметру. Несмотря на эту защиту, ветер образовал из песка дюны и траншеи. В дальнем углу виднелось пепелище, где Палочники сжигали те похоронные ящики, которые вылезли из песка сами или почву над ними сдули ветры…
Читателям, которые живут далеко от Пекавара и не знают наших традиций, я должна объяснить, что свое прозвище Палочники получили от работы, которую выполняли, — они прощупывали палками песок, чтобы найти место для новых похоронных ящиков. Покойник мог пролежать в песке сотню лет или только два года, но рано или поздно он все равно оказывался в своем ящике на поверхности. Палочники утаскивали его, и он вместе с дымом уносился в небо. В тот день, как обычно, кое-где виднелись углы и стороны торчащих из песка ящиков, похожих на затонувшие корабли. Такое вряд ли было возможно в душном, знойном Тамбимату! Но нас, жителей Пекавара, это устраивало. Сухой воздух и песок быстро превращали тела в высохшие мумии. И никакого запаха.
Итак, когда Йалин опустили в песок и закопали, пение прекратилось. Отряд милиции, печатая шаг, ушел. Соседи начали потихоньку расходиться — убыстряя шаги, как только скрывались из вида, я уверена. Ушли и женщины реки, кроме хозяйки причала. Она осталась стоять под каменной аркой кладбища и, как только увидела моих родителей, подошла:
— Йалин говорила вам, что оставила о себе память?
— О чем вы говорите? — спросила мама. — Какую память? Я вас не понимаю.
— Йалин написала книгу.
— Она никогда об этом не говорила!
— Ее скоро напечатают в Аджелобо.
— Когда? — вмешалась я. — Книгу моей сестры, когда? Глядя на меня, хозяйка причала печально улыбнулась:
— Может быть, через двадцать недель. — Она потрепала меня по голове. — Долгое время для маленькой девочки1
Не совсем. Теперь у меня был конечный срок; теперь я знала, когда воскресну по-настоящему и снова стану сама собой.
— Что это за книга? — спросил отец. — Про что она написала?
— Про свою жизнь. Всю. Рукопись я не читала, но мне это известно.
— И она ни разу не обмолвилась! — воскликнула мама. — Ни разу! — Она оглянулась на могилу, словно из нее могла высунуться моя рука и размахивать книгой.
— Может быть, когда мы ее прочитаем, — сказал отец, — тогда мы узнаем настоящую Йалин.
— Ну да, когда слишком поздно! Сначала Капси, теперь Йалин. Наша семья как зачумленная. — Мама крепче прижала меня к себе.
— Гильдия позаботится, чтобы вам прислали первые экземпляры. — Хозяйка причала продолжала более решительно: — Вероятно, будет и некоторая прибыль. Возможно, весьма значительная сумма. Йалин писала эту книгу для гильдии, но, учитывая данные обстоятельства, мы передадим вам пятьдесят процентов авторского гонорара.
Ну знаете ли! И какая наглость: «вероятно, будет некоторая прибыль»!
— Нам не нужны деньги, — холодно сказал отец. О, грандиозно!
— Бери деньги, па, — залепетала я. — Рыба нужна для того, чтобы ее ловить.
Он как-то странно на меня посмотрел.
— Мы подумаем, — гордо сказал он.
— Подумайте! Подумайте! Когда надумаете, сообщите нам. — Хозяйка причала лучезарно улыбнулась. Я мысленно отправила ее в глубокий бассейн, кишащий жалоносцами. Потом вытащила обратно, потому что наступит время, когда мне снова придется иметь с ней дело.
Итак, мы вернулись домой. Как только я улучила момент, пока родители еще не собрались с духом, чтобы разобрать нехитрые пожитки Йалин, я проскользнула наверх, в ее комнату. Там я быстро нашла мое собственное послесловие к «Книге Реки» и утащила его к себе. Сложив листки, я засунула их в дырку, которую проделала в животе своей кошки на колесиках.
Мое послесловие. Да, мое. Теперь, когда Йалин была погребена в песке, два моих «я» слились воедино. Два потока моей жизни соединились.
Два года долой, осталось еще двадцать недель.
Неделя шла за неделей. Не без напряжения, не без проблем. Теперь, когда я начала говорить, я не могла снова взять и замолчать, словно онемела, но мне приходилось следить за каждым своим словом.
К тому же теперь мать берегла меня как зеницу ока. Более, чем раньше. Она вела себя так, словно я могу внезапно умереть от малярии, лихорадки, паралича, отравления, простуды — всех вместе и по отдельности. Но, оберегая меня, она продолжала тосковать, молча, сжав зубы.
Наконец наступил день, когда специальный посыльный из конторы хозяйки причала принес экземпляр книги. Мама не сказала мне об этом. Она спрятала книгу до прихода отца: она могла открыть ее только вместе с ним. Но я успела бросить взгляд на этот том. Он был в твердом переплете, на обложке была картинка в черных и голубых тонах, изображающая волны, реку, черное течение. Мое имя и название были напечатаны серебряными буквами. Книга получилась действительно красивой. Гильдия постаралась вовсю.
В тот вечер меня рано отправили спать, чтобы мама могла спокойно почитать книгу отцу — это заняло весь вечер и, похоже, половину ночи.
Наверху, в своей комнате, я лежала в темноте и щипала и шлепала себя, чтобы не уснуть. То и дело я подкрадывалась к их двери и слушала, о чем они сейчас читают. Наконец я попала в брюхо Червя (в книге). Мамин голос совсем сел и охрип. Несомненно, глаза тоже устали. Я тихо села на ступеньки лестницы.
Наконец мама прочитала:
— «Для этого и существует возможность выбора. Чтобы посмаковать его, пока можешь, а потом принять одно решение. Или другое…» Это все, конец, — сказала она.
Пока она не начала плакать, я вбежала в освещенную комнату.
