Raptor - Хо
Неизвестно, сколько прошло времени. О нём все забыли, с головой уйдя в безумные танцы. Только Бекас два раза отвлекался, бегая за новыми порциями коньяка. Прямо на танцполе, ребята звенели рюмками и, дозаправляясь спиртным, продолжали веселье. После третьего захода, бутылка уже иссякла, а музыка всё не заканчивалась. Зато люди достигли полнейшего психологического раскрепощения, вместе с овладевающим их разумами алкогольным опьянением. Все, кроме оставшегося лежать на диване Вовки, оккупировав танцплощадку, что называется, «отрывались по полной».
Ольга слилась с этим беспорядочным ритмом, понимая, что остановиться уже не может. Зал начал слегка кружиться. Голова стала лёгкой и какой-то неестественно звонкой. Сплошное мелькание, световые зигзаги и проблески — слились в единый пёстрый муар. В отрывистых вспышках стробоскопа, словно во время слайдшоу, среди пестроты проскакивали дискретно преображающиеся лица друзей. Ультрафиолетовые лучи выхватывали из темноты белые и яркие предметы, делая их броскими, фосфорными.
Исступление, сродни наркотическому. Головокружение, изобилующее беспорядочной чередой образов, каруселью проносящихся мимо. Взмахи рук, вычурные па, вращения бёдер, шорох и взвизгивание подошв на гладкой танцевальной площадке, сверкающие улыбки, трясущиеся волосы и неудержимый драйв. Каждый делал то, что хотел.
Сразу бросалось в глаза, что хорошо танцевать умеют только Лида, Настя и Оля. Девушки действительно двигались почти профессионально, умело владея своими гибкими грациозными телами, направляя их в такт музыкальной теме. Правда Ольга, казалось, стесняясь выделяться, вела себя несколько зажато и скованно. Её движения были неуверенными, с оглядкой. Хотя даже по ним можно было с уверенностью судить, глядя со стороны, что танцевать она умеет хорошо. Лида и Настя же — окончательно вошли в раж, выгибаясь друг перед другом, словно соревнуясь, кто кого перетанцует.
Движения Лиды были более грубыми, резкими и прыгучими. Она напоминала пружинку. Все её конечности словно крепились на шарнирах, действуя обособленно. Но, не смотря на это, грация в её танце прослеживалась. Особенно ей удавались вёрткие движения ног, с плавными подъёмами и лёгкими полуприседаниями. Эти па исполнялись Лидой безупречно, и она повторяла их очень часто, видимо зная свою изюминку. Да и остальные её движения, не смотря на резкость, выполнялись очень пластично и скоординировано. Лида прекрасно чувствовала музыку и все её тончайшие изменения. Как сурдопереводчик, моментально переводящий человеческую речь в язык жестов глухонемого, она переводила язык музыки в язык танца. И делала это чётко, легко, красиво, наслаждаясь своим танцем.
Настя танцевала иначе, практически не делая резких движений, точно находилась в вакууме. Движения у неё были предельно гибкими и пластичными. Колебания переходили из одной части её тела — в другую, очень плавно. Таким образом, волновое движение её правой руки могло динамично перетечь в изгиб шеи, движение торса, затем бёдер, и, наконец, левой ноги. Настя двигалась как змея. Словно в ней не было костей. Скорее всего девушка посещала танцевальные занятия, потому что в таком танце заметно прослеживался профессионализм, в отличие от явной самоучки-Лидии. Анастасия даже не танцевала, она заколдовывала, соблазняла, совершала какой-то магический ритуал. На неё было приятно смотреть. Такому талантливому умению растворяться в собственном танце, можно было только позавидовать. И, конечно же, восхититься.
Парни танцевать совершенно не умели. Сергей это видимо признавал, особо не красуясь, и держась немного в сторонке. Весь его танец заключался в ритмичном покачивании туловищем, приседаниях и каких-то вялых движениях руками. Обычно так танцуют редкие посетители дискотек, которые не желают упасть в грязь лицом, отказываясь присоединяться к танцующим, и в то же время стремятся максимально скрыть свою неуклюжесть и неопытность за этим стандартным набором подёргиваний и раскачиваний. Серёжка глуповато улыбался, переминался с ноги на ногу, и время от времени вскидывал руки. Чувствовалось, что он всё равно стесняется того, что не умеет танцевать. Зато Ваня-Бекас нисколько в этом плане не комплексовал. Танцевать он умел не лучше Сергея, но это его ни капельки не смущало, скорее напротив. Он прыгал козлом, наступал соседям на ноги и толкал их, размахивая руками и ногами, точно персонаж кукольного театра. Этот парень демонстративно стремился всё время быть в центре тусовки. Ему нравилось, что на него обращают внимание. И то, что над этими нелепыми прыжками люди в основном посмеиваются, его лишь подстёгивало и вдохновляло. Он не уставал импровизировать: то пытался встать на руки, то неумело крутил нижний брейк на полу, то пытался изобразить какие-то классические движения из знаменитых танцев (чаще всего повторяя незабвенный твист из «Криминального чтива»), то издавал невнятные вопли и улюлюканье. Один раз Бекас даже хотел соорудить из друзей сцепку для какого-то жалкого гибрида канкана и сиртаки. Естественно, у него ничего из этого не вышло. Наблюдать за обезьяньими выкрутасами Ивана было очень забавно. Этот клоун, уже кажется забывший о безвременной кончине своего любимого мобильного телефона, как всегда развлекал друзей паясничеством и нелепыми выходками.
Молчаливую задумчивость сохранял только отколовшийся от их весёлой компании Вовка. Толстяк лежал на диване, делая вид, что творящееся на танцполе действо ему абсолютно безразлично, и даже немного раздражительно. Втихоря, он раскупорил ещё одну бутылку коньяка и время от времени потягивал её прямо из горла. Маленькие глазки Геранина были уже пьяными и откровенно тупыми. Может быть он пытался сейчас о чём-то думать, но, скорее всего, это у него не получалось, и мысли разбредались как стадо непослушных баранов, заставляя Вовку время от времени морщиться и произносить: «Блин…», «Фигня, ё…» и так далее, в том же духе. Пару раз друзья пытались его вытянуть к ним, но тот упрямо отказывался. Особо никто и не настаивал. Праздник продолжался…
Не могу понять. Не могу найти объяснение. Зачем? Для чего они это делают сейчас? Что это? Признак высшей степени хладнокровия, или непроходимой глупости? Минутная радость, тут же подхваченная, умноженная, раздутая мыльным пузырём. Да, он переливается перламутровыми калейдоскопическими фантомами, лелея взор, отвлекая, воодушевляя и веселя… Но ведь это же мыло. Обычное мыло, из которого выдули колыхающееся, кратковременное нечто. Нечто, обречённое лопнуть в любую секунду.
— А теперь — медляк! — наконец громко объявил взъерошенный и вспотевший Бекас.
