Андрей Дмитрук - Ночь молодого месяца (сборник)
Скоро явился Косов. Электросон Региса был потревожен мелодичным басом мощного двигателя. Возле крыльца разворачивался, зеркальными крыльями подметая газоны, широченный плоский «кальмар». Из машины выскользнул маленький, румяный, стремительный профессор Аркадий Косов, на бегу махнул Норе, жестом запретил спускаться с балкона, взлетел по винтовой лестнице холла. Не останавливаясь, приложился к руке Норы, влетел в гостиную и затормозил на каблуках рядом с креслом.
Забинтованный, покрытый до груди пледом, без кровинки в лице лежал перед ним неподвижный Регис. Свежее солнце удвоенно отражалось в черных озерцах очков, видимые участки землисто-желтой кожи были изувечены шрамами, нос казался собранным из мозаичных смальт.
Его разбудили. Он подал профессору кисть, твердую и холодную, как у манекена.
— Алло, доктор! — зашипел, заскрежетал старый, бессильный граммофон. — Ну, на кого я похож, а?
— На бабочку, которая выбирается из кокона и хочет взлететь.
— Давай взлетим, доктор. С условием, что ты меня поднимешь повыше, а потом уронишь…
Нора закусила губу, на глазах ее выступили слезы; Косов неуловимым властным движением приказал ей успокоиться.
— Давай, Регимантас, Взлетим. Захочешь — упадешь. Не захочешь? Знаю, что не захочешь. Есть разговор. Терять тебе нечего. Обретешь весь мир.
Не обращая внимания на тревогу Норы, он заговорил настойчиво и убедительно:
— Тихо. Молчите оба. Катастрофа не повредила твоих глаз. Дело обстоит хуже. Глаза бы тебе давно сделали новые…
— Я знаю, но…
— Молчать. Повреждены зрительные участки мозга и проводящие пути. Не думаю, чтобы в ближайшие годы мы их вылечили. Бывают случаи, мозг сам исправляет повреждения, но редко. Предлагаю другое.
— Что?
…Оставьте мне мое пятно перед глазами и мое спокойствие. О, господи, опять больница! Стальные иглы жадно, как шашель, точили его тело, оно множилось, вскрытое, распоротое, на экранах телеустановок; он возвращался к сознанию, чтобы стать беззащитным перед болью, и опять терял память и чувства, и нависало над ним оружие хирургических машин. Нет уж, не хочу ни за какие блага…
— Никаких операций. Все быстро и безболезненно. Никаких больниц. Все произойдет дома. Сегодня. Сейчас. Решайся, не думай, не испытывай колебаний. Иначе не отважишься никогда.
При всей самоуверенности, профессор не смог заставить себя обернуться к Норе.
…Он вернулся, словно вынырнув из теплого моря, с памятью о пляшущих бликах, косматом коричневом дне и белых обкатанных камнях, по которым мелькают тени рыб. Слава богу, во сне зрение работало. Но что-то произошло и наяву. Что-то изменилось.
— Слушай, Аркадий, я не вижу пятна.
— Страдаешь по этому поводу?
— Нет, но…
— Все. Больше не увидишь своего пятна.
Легкое жужжание возле самого лица, приглушенный крик Норы. Регис рванулся так, что едва выдержали захваты кресла; два-три шприца выбросили в его тело заряды успокоительных веществ.
— Что это, доктор? Вертикальные полосы, голубой и зеленый цвета…
— Сосредоточься. Сфокусируй.
— Ограда балкона! Честное слово, ограда балкона! Нора, где ты, Нора!
— Я здесь, здесь, милый, смотрю тебе в глаза…
— Аркаша, почему… Почему я ее не вижу? Что это такое? Откуда здесь дерево… вишни…
— Профессор, как ему управлять этой машинкой?
— Стоп. Молчите оба. Регимантас, я заменил твои поврежденные клетки кристаллоблоками. Они вмонтированы в кресло. А сигналы извне транслирует передатчик типа «Флаинг». Твой летающий глаз.
— А, телекамера с обратной связью!
— Да. Новейшая. Неисчерпаемый запас движения. Скорость — до тысячи километров в секунду. Питается любой энергией. Гоняй куда хочешь. Управляется твоим желанием. За два-три дня научишься. Летай!
Нора смотрела на профессора с обожанием. Регис держал двумя руками его руку и горячо, беспорядочно, невнятно благодарил. Косов почувствовал неловкость, откланялся и слетел вниз. Когда он выезжал к воротам, от ветрового стекла шарахнулась ярко-алая летучая вещица, трепетная, как бабочка, вся пронизанная ритмичными вспышками. Регис учился управлять…
Но установившийся мир Регимантаса и Норы не был разрушен.
Вечером больной сидел на балконе и пил крепкий чай. «Флаинг» висел, трепеща алыми огнями, над развернутой газетой. Воздух насыщался запахами близкого цветочного луга, по реке скользили тени лодок, горел костер на дальнем берегу, под обрывом.
— Звезда движется, — сообщила из своего кресла Нора.
— Где? — захрипел Регис, и ярко светящийся «Флаинг» заметался над садом. Он описывал запутанные зигзаги, потому что именно так движется ищущий взгляд человека.
— А-а, вижу… Это, наверное, высотный самолет.
— А может быть, спутник? Посмотри, милый…
И летучий глаз, сверкнув молнией над верхушками яблонь, исчез.
Регис быстро настиг звездочку. Не звездочку — конус густого бело-фиолетового пламени, свирепое огненное сверло. У него не болели теперь глаза даже от самого яркого света.
— Нора, ты знаешь, это ракетный катер. Идет на планетарном режиме. Сейчас облечу вокруг… Бока обуглены, защитный слой сгорел. Наверное, издалека! Так и хочется что-нибудь написать на черном боку!
— Дать тебе мел?
Они смеялись, они полностью отдались смеху, и Меру уже не пугали шорохи и скрипы в механическом голосе мужа.
Скоро она сказала:
— Милый, покажи мне Луну.
Целую ночь бродил «Флаинг» над Луной, дикой, лишь кое-где отмеченной огнями герметических городов и космодромов. Нора, опустившись на ковер, прильнула щекой к локтю мужа, и Регис нежно скрипел ей о странных скалах, похожих на процессию монахов в капюшонах. На освещенной стороне он нашел очаровательную равнину внутри кратера, где поверхность была подобна сплошному слою золотистых виноградинок. Он опускался в глубокие черные щели, в разрывы каменных масс, не выдержавших перепадов температуры, и там вдруг начинал ощущать дрожь и холод, и чуткое кресло спешило его согреть.
Шли дни. Регис окунулся в озера возле полярных колпаков Марса, где в раскаленный полдень клубится туман, горячий как кипяток, а ночью вздуваются и застывают ледяные пузыри. Он почти ничего не видел, пока передатчик не обсох и не осыпался с объективов мокрый песок. Коричневый, мрачный, раскаленный мир Венеры оттолкнул его. К тому же Косов ничего не сказал об устойчивости «Флаинга» к едким газам и кислотам…
Он уже не возвращался на Землю. Он погрузил пальцы в ничейное золото пояса астероидов. Перебирал металлические обломки, друзы кристаллов. Видел, как отражается горящий красный «Флаинг» в чистых гранях ледяных планеток. Разгоняться здесь было опасно, и Регис целую неделю потихоньку лавировал, выводя глаз в пустой космос, чтобы ринуться затем по прямой, как луч, линии к чудовищному, сплошь кипящему шару Юпитера.
