Зиновий Юрьев - Быстрые сны
— Насколько я знаю, ни у кого.
— А если бы вы узнали, что убийство совершил икс или игрек из вашей группы, были бы вы удивлены?
— Не очень.
— Значит, вы допускаете, что кто-то мог бы подложить бомбу?
— Вполне.
— На основании чего вы так считаете?
— На основании впечатления, которое производят на меня эти люди.
— И какое же это впечатление?
— Мы вращаемся по замкнутому кругу, лейтенант. Я отвечу вам: на меня они производят впечатление людей, которые вполне могли бы сунуть бомбу под машину.
— Но вы же только что сказали, что мотивов ни у кого здесь не было.
— Верно. Насколько я знаю, мотивов ни у кого не было, но вместе с тем, если бы мотивы были, почти любой мог бы пойти на преступление.
— Почти любой?
— Ну, может быть, за исключением Лернера и Колби.
— Почему Лернера?
— Болтлив. Стар и болтлив. Убийство требует холодного ума, расчёта, выдержки и скрытности. И даже умения в данном случае контролировать свои мысли, чтобы мисс Каррадос случайно не разгадала его намерения. Лернер — прямая противоположность всем этим качествам. Разве что он может заговорить человека насмерть. Если бы Лину Каррадос нашли мёртвой без видимых следов насилия, я бы легко мог поверить, что её заговорил этот болтун. Задушил словами. Я сам раз едва ноги унёс. Прогресс, регресс, модели развития и так далее. Блестящие игрушки для праздных и неряшливых умов…
— Гм… А что вы всё-таки скажете о взглядах мистера Лернера? Его боязнь, что контакт с внеземной цивилизацией может оказать пагубное влияние на развитие человечества…
— Чепуха. Сентиментальная чепуха. Набор слов. Контакт с десятью цивилизациями произвёл бы на человечество куда меньше впечатления, чем последний развод очередной звезды телевидения. Через два дня все забыли бы об этих цивилизациях.
— Я вижу, вы невысокого мнения о людях.
— Я учёный, мистер Милич. Учёный не может быть сентиментален. У него должен быть ясный мозг, не боящийся фактов, как бы эти факты ни были неприятны ему. Как только у учёного появляется эмоциональное отношение к чему-то, он перестаёт быть учёным. По крайней мере в этом вопросе. Если учёный изучает людей, он не имеет права любить их.
Медина достал из кармана пачку сигарет, вытащил сигарету, посмотрел на неё с глубоким отвращением и закурил.
— Ну хорошо, — вздохнул Милич. — А что вы можете сказать об Иане Колби?
— Синт.
— И одно это уже исключает его из числа потенциальных убийц?
— Вы знаете, что самое характерное для синтов?
— Что?
— У них не хватает интеллектуального мужества воспринимать жизнь такой, какой она есть. Они смотрят на жизнь сквозь свой христин, надев на себя спасательный пояс христианства.
— А Эммери Бьюгл? Мог бы он убить?
— Наверное. Впрочем, не знаю. Для убийцы у него слишком сильные убеждения…
— Боюсь, мистер Медина, этот парадокс слишком глубок для меня.
— Нисколько. Он так ненавидит прогресс, либералов и социализм, что для обычного убийства у него вряд ли осталось бы достаточно ненависти.
— А если бы это убийство носило политический характер?
— То есть?
— Если бы взрывом машины мисс Каррадос можно было помешать контакту не столько с внеземной цивилизацией, сколько с русскими? Ведь, если я не ошибаюсь, мистер Бьюгл твёрдо убеждён, что такие контакты пагубны.
— Он идиот. Биологический консерватор. Человек жёстко запрограммированный. Робот, не способный к обучению…
— Вы не ответили мне на вопрос.
— А, вы спрашиваете, мог бы Бьюгл убить?..
— Совершенно верно.
Медина брезгливо раздавил окурок сигареты в пепельнице.
— Не знаю, — пожал он плечами. — С одной стороны, он в достаточной степени глуп, чтобы быть фанатиком. С другой — слишком ничтожен, чтобы быть настоящим фанатиком.
— А мистер Хамберт?
Медина бросил быстрый взгляд на лейтенанта и усмехнулся:
— Мистер Хамберт не способен ни на что. Он памятник. Он занят лишь тем, чтобы голуби не засидели его, чтобы пьедестал не растрескался, чтобы вокруг было чисто подметено и чтобы говорили экскурсиям чистеньких школьников и школьниц, особенно школьниц: а это, детки, памятник великому учёному Хамберту.
— Как по-вашему, мистер Медина, как относился мистер Хамберт к Лине Каррадос?
Медина легонько кончиками пальцев побарабанил по столу. На скулах его затрепетали желваки и тут же успокоились.
— Меня не интересовала личная жизнь Хамберта.
«Ага, голубчик, — подумал Милич, — не на таком уж высоком Олимпе ты пребываешь».
— А у вас какие были отношения?
— С кем?
«Прекрасно знает, кого я имею в виду. Выигрывает несколько секунд, чтобы взять себя в руки», — пронеслось в голове у Милича.
— С Линой.
— Ах, с Линой… Обычные. Самые нормальные отношения.
Лейтенант Милич сделал мысленно заметку вернуться к отношениям Медины и Лины и спросил:
— А вы бы сумели убить?
— Вы меня оскорбляете. — Впервые за время разговора по лицу Чарльза Медины скользнула улыбка.
— Помилуйте, это чисто гипотетический вопрос.
— Нет, вы меня не поняли. Меня обидело уже то, что вы сомневаетесь, мог ли я убить. Конечно, мог. Если бы мне это было очень нужно.
— А вам не нужно было убить Лину Каррадос?
— Для чего?
— Ну, скажем, чтобы монумент, который строит себе профессор Хамберт, остался незаконченным. И чтобы к нему не водили экскурсии школьниц. — На слове «школьниц» Милич сделал ударение, и Медина гмыкнул.
— Вы думаете, это мне всё-таки следовало её убить? — спросил он. — Уже поздно. У кого-то были более серьёзные основания. Или кто-то оказался расторопнее меня… Но вообще-то я вас теперь понимаю. Вы считаете, что я завидую старику и мог бы пойти на всё, чтобы насолить ему. Так? — Медина серьёзно и внимательно посмотрел на лейтенанта.
— Приблизительно, — кивнул Милич.
«Ах ты, кремень, — подумал он. — Ты идёшь напрямик, и я юлить с тобой не стану».
Медина наморщил лоб и посмотрел поверх своих очков в роговой оправе в окно на серое небо и редкий тяжёлый и ленивый дождь.
— Я вас понимаю, — сказал он наконец, — но я не подложил бомбу Лине Каррадос. Надеюсь, вы найдёте тому доказательства. У меня их, к сожалению, нет. Надеюсь, презумпция невиновности у нас ещё действует? Или мне нужно доказывать вам свою невиновность?
5
— Кто куда ездил? — Дик Колела пожал плечами. — Так разве я знаю? Моё дело — открой ворота, потом закрой, и все дела. Ну, а если кто сюда, в Лейквью, приедет — спросить к кому. Ну конечно, следить, чтобы смазка была в петлях, подкрасить, если надо где…
