Александр Гейман - Чудо-моргушник в Некитае
Наконец он кое-как отдышался, и тут скрипнула дверь. С крыльца спустился де Перастини. Таинственно и гнусно улыбаясь, он подошел к графу и сказал:
- Ну, ребята, вы даете... Вы уж поберегите друг друга. Этак вы заездите один другого, а хороший партнер - это... Уж я-то знаю, что значит остаться без партнера!
Вслед за тем де Перастини развязал графу правую руку и, не дожидаясь благодарности, растворился в ночи. Граф кое-как освободил другую руку, вытащил изо рта кляп и произнес то, что не произносил сам Вельзевул, когда по ошибке сел голым задом в котел с кипящей смолой. Он взошел на крыльцо и дернул за ручку двери. Как и вчера, та не поддалась. А изнутри доносились, как и вчера же, громкие стоны аббата.
Но теперь граф был ученый. Он сходил к уличному фонарю и вынул его из крепления. Потом Артуа заранее достал шпагу и ка-ак пнул ногой в дверь! та и распахнулась, будто вовсе не была заперта.
Граф ступил вперед, и фонарь осветил ему обнаженный зад стонущего (теперь-то из-за чего?) на лестнице аббата. Ни секунды не раздумывая, Артуа влепил отменный пинок в это нагое седалище:
- А ну, гондурас! вставай!..
Аббат Крюшон проворно вскочил на ноги и закрыл сутаной пнутое место. Он обиженно воскликнул:
- Что это вы пинетесь, сударь, я и так встану!
- Я тебя щас ещё не так пну! - пообещал граф, приставив острие шпаги к груди аббата. - А ну, пошел наверх! Живее, жирняй, если тебе дорога жизнь!
Вверху мелькнули головы А Синя и его слуги. Послышался шепот:
- Ты смотри, поссорились что-то!
- Ревнует!..
- Слушай, так а кто же из них кто - сегодня вон аббат на графе приехал?
Не обращая внимания на эти голоса, Артуа повел Крюшона вверх по лестнице. У двери в свою комнату аббат сделал было попытку юркнуть к себе и укрыться, но граф схватил его за шиворот.
- Ну-ка, стой, сучара! Иди-ка туда, - граф повел шпагой к двери своей комнаты.
- Нет-нет, я сегодня никак не могу, - стал отказываться аббат тоном ломающейся девицы. - Нет, не просите, граф, я никогда не захожу на ночь к незнакомым мужчинам.
С каких пор граф Артуа стал для аббата незнакомым мужчиной и почему Крюшон опасался зайти в его спальню ночью - этого граф выяснять не стал. Он просто с силой, которой сам у себя не ожидал, мотнул аббата в сторону двери, и Крюшон влетел в его спальню, открыв двери собственным лбом. Граф тотчас вошел следом и прикрыл дверь.
- Ну хорошо, - потирая лоб, произнес аббат голосом барышни-гимназистки, - я, так и быть, загляну к вам, но только на минутку. Обещайте, что будете вести себя хорошо.
Крюшон присел на краешек табурета, сцепив колени и раздвинув ступни, с видом все той же невинной барышни.
- Пожалуйста, не закрывайте дверь, пусть будет щелка, а то я уйду! попросил он.
- А пусть все слышат, мне наплевать, - отвечал граф на это. Он спрятал шпагу в ножны и встал у двери, перекрывая аббату путь бегства.
- Ну, теперь поговорим! Отвечай мне, говнюк в сутане, - грозно потребовал граф, - чего это ты расквакался сегодня у императора, а?!. Это зачем ты, каналья, состряпал это поганое письмо во Францию?!.
- Вот вы говорите, что я состряпал письмо, а я не стряпал никакого письма, - возразил аббат.
- А кто же его тогда написал! Я, что ли? - язвительно усмехнулся граф.
- Нет, почему же, - письмо писал я, - спокойно признался аббат.
- А! - торжествующе воскликнул граф. - Ну, хоть в этом признался! Зачем же ты это сделал, сучий потрох?
- Вы мне сами это велели, - отвечал аббат, недоуменно скривив рот.
- Я?!.
- Да, вы. Вы разбудили меня среди ночи, приставили шпагу к груди - вот как сегодня - и продиктовали мне весь текст, - отвечал аббат. - Правда, я местами поправил слог, но это чисто стилистическая правка, никакой отсебятины я не вносил.
Граф ошалело смотрел на аббата, не зная верить ему или... "А может быть, - вдруг пришло ему в голову, - это действительно чьи-то вражеские проделки? Может, это тот же Тапкин или..."
- Ну, хорошо, допустим, все так и было, хотя имейте в виду - я никакого письма вам не диктовал, - холодно произнес граф. - Допустим пока, что кто-то прикинулся мной и проделал всю эту штучку. Но как прикажете понимать ваши идиотские выходки в парадной зале? Это что за "опиздюневшие шамбальеро"? Ну-ка, отвечайте!
Аббат, вздрогнув, поднял голову и с удивлением посмотрел на графа:
- Шамбальеро? - переспросил он.
- Вот именно!
На лице аббата по-прежнему оставалась маска удивления и недоумения. И вдруг свет понимания как будто забрезжил ему.
- А! - воскликнул он и продолжал своим нормальным голосом. - Ну, наконец-то! Кажется, я начинаю теперь понимать... Давайте-ка, граф, я сам изложу все дело. Вам, вероятно, показалось странным, что я утром сам себя выдвинул на роль рикши, верно?
- Странно! - вскричал граф. - Да я битый час...
- Погодите, погодите, не перебивайте меня, - остановил его Крюшон. Потом, во дворце, вы были озадачены моим необычным поведением, так?
- Ну, положим, так, - согласился Артуа, с радостью предчувствуя, что близится, наконец, разгадка всех этих дурацких перепитий. Он даже отошел от двери и сел в кровать напротив аббата.
- Наконец, - продолжал Крюшон, - вас, вероятно смутили и обидели мои жесты и выкрики в ваш адрес, верно?
- Ну, ещё бы!
- Граф! - с мягкой укоризной молвил аббат и поднялся с табурета. - Ну, так назвали бы меня килдой с ушами, да и дело с концом!
И с видом человека, легко разрешившего пустое недоразумение, аббат шагнул к двери.
- Нет, черт побери! - вскипел граф, кидаясь вслед аббату, как барс на архара. - Стой, каналья! Благодари Бога, святоша, - яростно заговорил он, что ты аббат! Если бы не твой духовный сан, мерзавец...
Граф вдруг осекся, заметив выражение лица, с каким смотрел на него Крюшон - у того просто отвисла челюсть, будто Артуа говорил какую-то несусветную несуразицу.
- Гастон, - недоверчиво проговорил аббат, испытующе глядя в глаза своего собеседника, - Гастон, ты что - член съел? Может быть, ты и стал дворянином, после того как ограбил графа, но я-то не стал священником, из-за того что раздел толстяка-аббата!
Остолбеневший граф Артуа уставился ему в глаза. Ему вдруг стало казаться, что он сходит с ума. В ушах у него тихо завзенело, концы пальцев стало колоть, перед глазами поплыл какой-то туман... Ну да, да, - встало у него вдруг перед мысленным взором, - он остался сидеть голым задом на камне, а Крюшон, этот толтсяк... да, да... И в каком-то то ли помрачении, то ли просветлении Артуа вдруг состроил заговорщицкое лицо и заговорил, понизив голос и подмигивая:
- Не ссы, Мишель, ты что - не понимаешь? Я же должен казаться графом, как по-твоему?
- А! - с великим облегчением выдохнул аббат. - А я-то думаю, что это ты все время держишь себя как последний додик! На урку стал непохож - все "сударь" да "слово чести", даже противно. А ты, значит...