Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)
Опять треньканье.
Вытащив телефон, я медленно пошел вокруг Большой лиственницы.
Никто меня не останавливал. Все, что могло случиться, уже случилось. Никого не застрелили, все добрались до волшебного дерева, живая антенна готова была питать новых пользователей неистощимой энергией Космоса.
«Этот Левшин совсем обалдел».
Ну и что? Какая разница? Мне было неинтересно слушать обывателя.
«Этот твой Левшин совсем обалдел, – где-то далеко-далеко повторил в трубке Роальд. – Все твои приятели придурки. Что за волосы ты передал Левшину перед отъездом?»
«Просто прядка», – ответил я.
«Чья?»
«Возможно, ребенка».
«А где сейчас этот ребенок?»
«Возможно, в клинике доктора Абрамовича».
И догадался: «Вы забрали цифровую камеру из сада?»
«Вот именно. И нашли несколько интересных снимков. Там действительно какой-то ребенок. По пояс высунулся в окно».
«Волосатый? Похож на медведя?»
«Точно. Волосы у него и на лбу, и на щеках у него волосы».
«Звать его Зиг, – подсказал я. Мне хотелось поскорее отделаться от Роальда. – У него ступня должна быть огромная».
«Ну, не знаю. Ступня в кадр не попала».
Ладно. Я не сердился на Роальда. Я смотрел на Большую лиственницу. Роальд, он что… Он, понятно, запрограммирован определенными силами…
«Давай потом поговорим».
Я увидел под Большой лиственницей человеческий скелет.
Височная кость покрылась нежной зеленью, будто ее полили чернилами, сквозь правую пустую глазницу пробился тоненький сухой хвощ.
Может, это брат мадам Генолье, кто знает?
«Все твои приятели – придурки, – бормотал в трубку Роальд. – Этот Левшин, например, утверждает, что ему со всего света присылают диковинки. Всю жизнь занимается непонятными вещами. Сейчас пишет большую книгу с профессором Рыбниковым. Это его учитель. Недавно с Севера Левшину прислали человеческие копролиты. Если не знаешь, что это такое, то переведу. Человеческое говно. Просто человеческое говно. Левшин называет его копролитами, но на самом деле это всего лишь говно. Только окаменевшее. Изучает его под микроскопом, утверждает, что фауна и флора отличаются от наших».
«При чем тут мохнатый ребенок?»
«Да при том! – не выдержал, заорал в трубку Роальд. – Этот ребенок в клинике, он не совсем ребенок! В смысле, он не совсем человеческий ребенок. И прядка, которую ты передал Левшину, тоже не совсем человеческая! В ней много ланолина. Это такое специфическое вещество. Его так много, что это уже не человеческие волосы, считай, а звериная шерсть! Волосы, переданные тобой, просто нашпигованы пористыми клетками с большим количеством линолина! Типичная штука для животных, но ведь мы имеем дело вроде бы с человеческим ребенком!»
«Левшин советовался с кем-нибудь?»
«Конечно. Все с тем же профессором Рыбниковым. С кем еще? Он теперь попал во все энциклопедии, а раньше в Монголии любой дикий человек мог сорвать с него шапку. Живет в Бельгии. Я видел его отчеты в архивах. Да не Левшина отчеты, а его учителя. И не в научных архивах, а в архивах госбезопасности! Старик не простой, работал в закрытой шарашке, создавал для соввластей Нового человека. До тебя доходит? Неважно, кто подпустил меня к таким секретным бумагам, это к делу не относится, у меня свои каналы. Важно, что я своими глазами видел постановление Особой комиссии, созданной в сорок втором году при научном отделении Совнаркома. «Опыты межвидовой гибридизации должны быть продолжены». Доходит? «Опыты должны быть обставлены всеми необходимыми мерами предосторожности и протекать в условиях строгой изоляции женщин, исключающей возможность естественного осеменения».
«Ты об Офицере?»
«Я о профессоре Рыбникове».
«Не вижу разницы. Это один и тот же человек».
«Если ты, Кручинин, срезал прядку с живого существа, ученые всего мира с деревьев попадают. Так Левшин говорит. А если с покойника, то придется тебе указать захоронение».
«И что Рыбников ответил Левшину?»
«Мы одни. Вот что ответил».
«Это что-нибудь значит?»
«Откуда мне знать? Спроси своего Левшина. Он утверждает, что два слова его учителя стоят всей мировой философии. Мы одни».
К этому времени я вышел на западную сторону поляны, и связь прервалась.
Почти горизонтально метрах в двух над землей торчал толстенный, обломанный на конце сук. Сломанная верхушка затекла смолой, а близко к стволу висело лагерное би́ло – кусок рельса на обрывке колючей проволоки.
41Стемнело. В небе высветились звезды. Однажды в такую ночь, вспомнил я, Харитон Пестов увидел в гостиничном окне звездное небо. Его тогда будто в сердце укололо. Девочка на краю обрыва. Дальше я забыл. Да и раньше не помнил, знал со слов Евелины. Глядя в гостиничное замерзшее окно, Харитон вдруг всем сердцем почувствовал чудовищные пространства, пронизанные неведомой энергией. И бездна нам обнажена со своими страхами и мглами. Кристаллическое дерево на оконном стекле переливалось перед ним мерзлыми радугами. Оно показалось ему чудесным. Оно открывало дорогу в небо. Он вдруг понял: только энергия Космоса, ее неизвестных разумных сил способна противостоять определенным силам. Только звездный свет вымывает из сознания густую муть чужих программ.
– Еду и выпивку для горстки подлецов!
Евсеич торжествующе разбрасывал по траве таблетки.
Зачем они теперь, если он добрался до вечной молодости?
Годков триста-четыреста ему обеспечено, лишь бы не схлопотать пожизненное. А с остальным он сам разберется. Обязательно разберется. От Большой лиственницы исходил нежный неясный свет. Со всем Евсеич теперь разберется. Большая лиственница рвалась к звездам. Исполинская распахнутая антенна, удерживаемая, как якорем, лишь куском рельса. Колючки проволоки впились в напряженную древесину, сорвали часть платиновых чешуек, выдавили густую живицу – смолистую кровь.
Евсеич обернулся, моргнул и сделал первый шаг.
Кум заворчал и тоже шагнул, колыхнулись лиловые плавники галифе.
Каждая веточка теперь на Большой лиственнице светилась. Я посмотрел на Святого, но вот он показался мне вдруг потухшим. Взгляд брата Харитона обнесло неживым пеплом, как тогда на обеде в тесном салоне теплохода. Будто он увидел то, что думал увидеть.
42Я тоже сделал шаг к волшебному дереву.
Увидев это, брат Харитон медленно покачал головой.
Но теперь он не мог меня остановить. Я жаждал. Чужие разочарования меня больше не касались. Не стоит всю жизнь обманываться воздушными замками, чудесными обещаниями. Я жадно хотел всего. Хвоя, собранная на ветках лиственницы частыми желтыми пучками, показалась мне шерстью. Под крылом черной тучи, распространяющейся по небу, но еще не закрывшей звезды, хвои много нападало на землю. Сделать шаг, положить руки на сплетение ветвей… я видел этот смолистый узел… всё изменится… Совсем не так, как меняется наша жизнь, когда вдруг выскакиваешь на улицу в домашних тапочках, а совсем по-другому! Правда, я пока не знал – как. Может, ударить камнем по рельсу? Низкий гул прокатится по тайге. Чудесное миро знаний и энергии изольется из Космоса. Мы вместе! Мы едины! Нас много! Никогда не думал, что однажды окажусь рядом с истинным Чудом. Разобраться во всем, нырнуть в неслыханное долголетие, как в бессмертие!
