Владимир Фильчаков - Причина жизни
— Галлюцинация, — неожиданно сказал Валентин.
— Что, простите?
— Галлюцинация, — повторил Валентин. — Вы спросили, что это было, я ответил.
— Я что, думал вслух?
— А? Не знаю. Наверное. Я услышал.
— Галлюцинация, говорите? Интересная мысль.
— Вот вы вспомните, как вы здесь оказались?
— Как, как… Сайт в Интернете… Заработок… Необременительная работа… Приезжайте… Адрес…
— И вы поехали.
— И я поехал. Вот сейчас вдруг понял, что это было глупо. Но тогда почему-то это не казалось мне глупым. Мне очень нужны деньги.
— Всем нужны деньги, — он кивнул. — Не так уж это было и глупо. Вполне возможно, что вам заплатят. Даже очень возможно.
— Постойте! — я даже привстал, — Этот замок… Картинка была на сайте! Так что же, это все — галлюцинация?
— Вся наша жизнь — чья-то галлюцинация.
— Вот как? А вот, например, моя жизнь — это чья галлюцинация?
— Не знаю, — Валентин пожал плечами, поднял на меня глаза. — Но не думаю, что ваша. Я был потрясен. Вот так-так…
— Ну и чья же тогда?
— Не знаю, — повторил он. — Это трудно установить. Можно, но трудно. Вам это надо?
— Надо, представьте себе. Если я кому-то снюсь, то мне хотелось бы знать — кому.
— Не снитесь, — поправил он. — Сон — это совсем другое.
— Понимаю. И все-таки обидно — почему это моя жизнь не плод моей собственной галлюцинации?
— Ну, во-первых, потому, что ваша жизнь — плод галлюцинаций большого числа людей. Другое дело, что влияние многих на вашу жизнь достаточно мало, и только один-два человека могут оказывать на нее достаточно сильное воздействие, причем вовсе необязательно, что это близкие вам люди, вы можете их даже и не знать. А во-вторых, если ваша жизнь была бы плодом только вашей галлюцинации, ваши желания исполнялись бы с пугающей быстротой. Ну, а поскольку этого не происходит… — ведь не происходит же? — вот видите…
— Как-то это… унизительно.
— Унизительно? Ну, не более чем допущение, что всей вашей жизнью управляет Бог.
— Бог — это совсем не унизительно.
— Может быть. Кому как.
— Послушайте, а что ВЫ здесь делаете?
— Я? — задумался Валентин. — Если бы знать. Боюсь, я — плод вашей галлюцинации.
— А остальные?
— И остальные тоже. Может быть. Впрочем, я не уверен.
— А можно ли воздействовать на чужие галлюцинации?
— Попробуйте. Только будьте осторожны, умоляю вас.
Он снова надолго замолчал, потом вдруг вскинул голову, огляделся, пробормотал какие-то извинения и вышел.
— Какие-то у меня недоделанные галлюцинации, — сказал я себе. — Хотя нет, я не прав. Вот эта комната, да и замок вообще — вполне доделанная и устойчивая галлюцинация. Только вот моя ли? Это несправедливо — мои галлюцинации недоделанные, а чьи-то — доделанные. Да ну! Все вздор! Какие галлюцинации! Бред какой-то! Обидно как-то чувствовать себя плодом галлюцинации. Хотя… Если разобраться…
Но разбираться не хотелось. Хотелось спать… Да, вот уснешь, и что-нибудь стрясется, и обязательно неприятное.
Однако ничего неприятного не произошло. Не произошло вообще ничего. Я проснулся ранним утром, подошел к окну, больше похожему на бойницу, посмотрел наружу. Светло. Тепло. Лето, словом. Пришла неожиданная мысль: а какое сегодня число?
— Дворецкий! — позвал я, потом увидел на стене шнурок звонка, позвонил. Дворецкий явился через полминуты.
— Сэр?
— Какое сегодня число?
— Пятнадцатое июля, сэр.
— Я так и думал. Спасибо. — Я действительно так и думал. Я приехал сюда двенадцатого, и прошло уже три дня. — А теперь отведите меня к хозяину. Или к хозяйке.
— Следуйте за мной, сэр.
Вот так легко? Какого же черта он не сделал этого раньше? Хм, а я его об этом просил? Мы прошли по лабиринту коридоров, лестниц, переходов, мимо многочисленных дверей (я подумал, что даже под страхом смерти не запомню дорогу) и оказались перед массивной резной дверью трехметровой высоты, в которую дворецкий осторожно постучал. Никто не отозвался. Тогда дворецкий сказал:
— Ладно, не будем ломать комедию. Входите! Да входите же! Вы хотели видеть хозяина, и вы его видите перед собой.
— Вы?!
— Да. А что, не похож?
— Не очень.
— Ну, это не существенно. Входите же!
Я повиновался. Мы вошли в запущенную, запыленную комнату, огромную, как зал для танцев. Всю обстановку составляли два глубоких кресла, в которые мы уселись друг против друга.
— Вас удивляет обстановка? — спросил хозяин.
— Немного.
— Сами виноваты.
— Ну конечно. Эта комната — плод вашего воображения.
— Вот как… Знаете, мне кажется, что мое воображение что-то не очень. Гости, например. Они какие-то странные… Теперь еще эта комната.
— Да нет, с воображением у вас все в порядке, — улыбнулся хозяин. — Даже более чем, я бы сказал. Этот замок — очень удачно получилось. Да и гости тоже.
— А вы? — осторожно поинтересовался я.
— Я? Нет, тут не вы постарались. — Он усмехнулся. — Впрочем, вы тоже приложили ко мне руку, на самом деле я немного не такой, может быть, даже совсем не такой. Вы сделали меня чопорным, английским каким-то, наверное, так выглядел Бэрримор из Баскервиль-холла.
— Послушайте… Но вот эта дурацкая черная месса… Ее тоже я придумал?
— Нет, тут накладочка вышла. Вы уж не сердитесь.
— Да я не сержусь. Хотя грудь до сих пор болит. А история с Яорой?
— Какой Яорой? Ах, Яора… Ее зовут Мария, кстати. Это вам подарок. В качестве утешения.
— А этот… Который отражается в зеркале?
— А, он глупец. То, на что вам потребовалось несколько часов, он осилил только через сто лет. Не обращайте на него внимания. Только впредь будьте поосторожнее и не заходите в Зазеркалье. Впрочем, трудно сказать, с какой стороны зеркала находится Зазеркалье. Кстати, стоимость зеркала придется вычесть из вашего жалованья, вы уж не обессудьте.
— Так мне все-таки заплатят?
— А вы сомневались? Заплатят.
— А дорогое ли зеркало?
— Ну, если его продавать на аукционе, да еще с тем, кто в нем отражается, думаю, тысяч на пятнадцать долларов оно потянет.
— Вот это да!
— А вы думали, — улыбнулся хозяин. — Но с вас мы возьмем по остаточной стоимости, с учетом амортизации, — он засмеялся. — Тысячу долларов.
— Спасибо. Знаете, у меня отлегло от сердца.
— Не сомневаюсь, — он снова засмеялся.
— А когда я смогу получить расчет?
— Хм, — сказал он, — я ошибся. Я полагал, что следующим вашим вопросом будет «А в чем же заключается моя работа?» Вы более меркантильны, чем я думал.
— Вас это огорчает?
— Мне все равно.
— Тогда ответьте, когда я смогу получить расчет, а потом — в чем заключается моя работа.
