Филип Фармер - Миры Филипа Фармера. Том 07. Темный замысел
И все же это не противоречило вероятности; не было чем-то абсолютно невозможным.
Затем к тем, кто собрался вокруг Бёртона, присоединился Казз. Потом Алиса, затем Лев Руах.
Сегодня, когда Казз стоял на руле, Бёртон подошел к нему и с ним заговорил. Разговаривал ли Казз с Монатом или Фрайгейтом в День Воскрешения, когда Бёртона с ним не было рядом? Не может ли Казз вспомнить что-либо подозрительное в их поведении?
Казз покачал своей толстолобой башкой:
— Я несколько раз оставался с ними наедине, когда тебя не было видно. Но я не помню ничего странного. Вернее, Бёртон-нак, я не заметил ничего, что было бы более странным, чем то, что диктовалось самой странностью обстановки. В тот день ведь все было странным.
— В тот день ты замечал знаки на лбу людей?
— Да. Иногда. Особенно когда солнце стояло высоко.
— А что ты скажешь о Монате и Фрайгейте?
— Я не помню, чтоб тогда видел у них эти знаки. Но ведь я не помню и того, что я видел их у тебя. Свет должен был падать под определенным углом.
Бёртон вытащил из висевшей у него через плечо сумочки сверток бумаги, изготовленной из бамбука, заостренную рыбью кость и деревянную бутылку с чернилами. Он взял на себя штурвал, пока Казз пытался изобразить знаки, которые он видел на лбах арктурианца и американца. У обоих они представляли три параллельные линии, перечеркнутые тремя тоже параллельными вертикалями; рядом стоял крест, заключенный в круг.
Линии были одинаковой длины и толщины и лишь немного утолщались на кончиках. У Моната линии становились толще вправо, а у Фрайгейта — влево.
— А у меня какие знаки на лбу? — спросил Бёртон.
Казз изобразил четыре волнистые параллельные горизонтали и рядом с ними значок, похожий на английское «&». Ниже значка шла короткая, тонкая и прямая горизонтальная черточка.
— У Моната и Фрайгейта знаки удивительно схожи, — заметил Бёртон. По его просьбе Казз нарисовал знаки каждого члена их команды. Никакого сходства между ними не было.
— А ты не помнишь знака Льва Руаха?
Казз кивнул и минуту спустя вручил Бёртону рисунок. Бёртон был разочарован, хотя особых причин для этого вроде не было. Символ Руаха был совсем не похож на символы обоих подозреваемых.
И вот теперь, шагая по палубе, Бёртон задумался над тем, почему он ожидал, что символы на лбу Руаха будут схожи с символами этих двоих? Что-то, казалось, стучалось ему в мозг, какое-то подозрение, суть которого он никак не мог нащупать. Была между этими тремя людьми какая-то связь, но она ускользала от него каждый раз, когда ему начинало казаться, что он уже поймал ее.
Хватит ему размышлять. Пора дело делать.
Большой белый тюк, лежащий у стенки каюты, оказался неандертальцем, закутанным в белые покрывала. Ориентируясь на звук громкого храпа, Бёртон подошел к нему и тряхнул за плечо. Всхрапнув в последний раз, Казз проснулся.
— Время?
— Время!
Сначала, однако, Каззу приспичило облегчиться прямо через борт. Бёртон зажег фонарь с рыбьим жиром, и они спустились по сходням на причал. Отсюда они вышли на берег, а потом направились к своей цели — к маленькой пустой хижине, расположенной в двух сотнях шагов от причала. Сначала они сбились с пути, и им пришлось поплутать в тумане, прежде чем они наткнулись на нее. Войдя внутрь, Бёртон притворил дверь. Казз еще вечером бросил охапку дров и стружек в каменный очаг. Вскоре затеплился слабый огонек. Казз уселся в бамбуковую качалку, стоявшую перед огнем, и тут же закашлялся от дыма, который легкий сквозняк выдувал из трубы в комнату.
Погрузить Казза в гипнотический сон оказалось совсем нетрудно. Он постоянно служил медиумом Бёртону все эти годы в тех случаях, когда Бёртон решал позабавить местную публику, демонстрируя свои способности гипнотизера.
Теперь Бёртон припомнил, что Монат и Фрайгейт всегда присутствовали при этих представлениях. Нервничали они тогда или нет? Если да, то очень умело скрывали беспокойство.
Бёртон велел Каззу вернуться к тому времени, когда он в присутствии нескольких завтракавших приятелей упомянул, что у Спрюса на лбу нет «клейма». Мало-помалу продвигаясь дальше, он подвел Казза к тому моменту, когда неандерталец вошел в хижину Моната. Вот тут-то он и наткнулся на первое сопротивление.
— Ты уже в хижине?
Казз, глядя перед собой, но явно видя лишь прошлое, ответил:
— Я у двери.
— Входи внутрь, Казз.
Казз сделал усилие и задрожал.
— Не могу, Бёртон-нак.
— Почему не можешь?
— Не знаю.
— Может быть, в хижине есть что-то страшное?
— Не знаю.
— Может, кто-нибудь сказал тебе, что в хижине есть что-то плохое?
— Нет.
— Тогда тебе нечего бояться. Казз, ты отважный человек, не так ли?
— Я знаю, что я такой и есть, Бёртон-нак.
— Так почему же ты не входишь внутрь?
Казз потряс головой:
— Не знаю, что-то…
— Что-то? А что именно?
— Что-то говорит мне… говорит мне… не могу вспомнить.
Бёртон прикусил нижнюю губу. Горящие сучья трещали и шипели.
— Кто говорит тебе? Монат? Фрайгейт?
— Не знаю.
— Думай!
Лоб Казза избороздили морщины. Снова затрещало пламя. Услышав его, Бёртон улыбнулся:
— Казз!
— Да?
— Казз! В этой хижине находится Бесст. Она кричит! Неужели ты не слышишь ее воплей?
Казз распрямился и огляделся по сторонам; его глаза широко раскрылись, ноздри вздрагивали, зубы ощерились.
— Я слышу ее. Что там случилось?
— Казз! В хижине спрятался медведь. Он напал на Бесст. Бери копье и убей медведя, Казз! Спасай Бесст!
Казз вскочил, его рука сжала воображаемое копье; он прыгнул вперед. Бёртону пришлось отшатнуться в сторону, чтобы освободить Каззу дорогу. Казз споткнулся о стул и рухнул лицом вниз.
Бёртон поморщился. А вдруг удар выведет Казза из транса? Нет, Казз уже вскочил на ноги и готовился к следующему прыжку.
— Казз! Ты уже в хижине! Вот он медведь! Коли его! Убей медведя!
Оскалив зубы, Казз схватил воображаемое копье обеими руками и всадил его во врага.
— Эй-й! Эй-й! — последовал поток похожих на рычание слов. Бёртон, который выучил кое-что из родного языка Казза, понял их.
— Я — Человек-Который-Убил-Белозубого! Умри же, Волосатый-Который-Спит-Всю-Зиму! Умри, но сначала прости меня! Я должен это сделать! Умри! Умри же!
— Казз! Он убежал прочь, — крикнул Бёртон. — Медведь выскользнул из хижины! Бесст спасена!
Казз перестал разить копьем. Теперь он стоял прямо, недоуменно оглядываясь по сторонам.
— Казз! Уже прошло несколько минут. Казз! Бесст ушла. Ты теперь стоишь в хижине! Внутри ее! Тебе нечего бояться. Ты вошел в хижину, и тебе нечего опасаться. Но кто там сейчас с тобой?
