Зиновий Юрьев - Быстрые сны
– Чепуха. Сентиментальная чепуха. Набор слов. Контакт с десятью цивилизациями произвел бы на человечество куда меньше впечатления, чем последний развод очередной звезды телевидения. Через два дня все забыли бы об этих цивилизациях.
– Я вижу, вы невысокого мнения о людях.
– Я ученый, мистер Милич. Ученый не может быть сентиментален. У него должен быть ясный мозг, не боящийся фактов, как бы эти факты ни были неприятны ему. Как только у ученого появляется эмоциональное отношение к чему-то, он перестает быть ученым. По крайней мере в этом вопросе. Если ученый изучает людей, он не имеет права любить их.
Медина достал из кармана пачку сигарет, вытащил сигарету, посмотрел на нее с глубоким отвращением и закурил.
– Ну хорошо, – вздохнул Милич. – А что вы можете сказать об Иане Колби?
– Синт.
– И одно это уже исключает его из числа потенциальных убийц?
– Вы знаете, что самое характерное для синтов?
– Что?
– У них не хватает интеллектуального мужества воспринимать жизнь такой, какой она есть. Они смотрят на жизнь сквозь свой христин, надев на себя спасательный пояс христианства.
– А Эммери Бьюгл? Мог бы он убить?
– Наверное. Впрочем, не знаю. Для убийцы у него слишком сильные убеждения…
– Боюсь, мистер Медина, этот парадокс слишком глубок для меня.
– Нисколько. Он так ненавидит прогресс, либералов и социализм, что для обычного убийства у него вряд ли осталось бы достаточно ненависти.
– А если бы это убийство носило политический характер?
– То есть?
– Если бы взрывом машины мисс Каррадос можно было помешать контакту не столько с внеземной цивилизацией, сколько с русскими? Ведь, если я не ошибаюсь, мистер Бьюгл твердо убежден, что такие контакты пагубны.
– Он идиот. Биологический консерватор. Человек жестко запрограммированный. Робот, не способный к обучению…
– Вы не ответили мне на вопрос.
– А, вы спрашиваете, мог бы Бьюгл убить?..
– Совершенно верно.
Медина брезгливо раздавил окурок сигареты в пепельнице.
– Не знаю, – пожал он плечами. – С одной стороны, он в достаточной степени глуп, чтобы быть фанатиком. С другой – слишком ничтожен, чтобы быть настоящим фанатиком.
– А мистер Хамберт?
Медина бросил быстрый взгляд на лейтенанта и усмехнулся:
– Мистер Хамберт не способен ни на что. Он памятник. Он занят лишь тем, чтобы голуби не засидели его, чтобы пьедестал не растрескался, чтобы вокруг было чисто подметено и чтобы говорили экскурсиям чистеньких школьников и школьниц, особенно школьниц: а это, детки, памятник великому ученому Хамберту.
– Как по-вашему, мистер Медина, как относился мистер Хамберт к Лине Каррадос?
Медина легонько кончиками пальцев побарабанил по столу. На скулах его затрепетали желваки и тут же успокоились.
– Меня не интересовала личная жизнь Хамберта.
«Ага, голубчик, – подумал Милич, – не на таком уж высоком Олимпе ты пребываешь».
– А у вас какие были отношения?
– С кем?
«Прекрасно знает, кого я имею в виду. Выигрывает несколько секунд, чтобы взять себя в руки», – пронеслось в голове у Милича.
– С Линой.
– Ах, с Линой… Обычные. Самые нормальные отношения.
Лейтенант Милич сделал мысленно заметку вернуться к отношениям Медины и Лины и спросил:
– А вы бы сумели убить?
– Вы меня оскорбляете. – Впервые за время разговора по лицу Чарльза Медины скользнула улыбка.
– Помилуйте, это чисто гипотетический вопрос.
– Нет, вы меня не поняли. Меня обидело уже то, что вы сомневаетесь, мог ли я убить. Конечно, мог. Если бы мне это было очень нужно.
– А вам не нужно было убить Лину Каррадос?
– Для чего?
– Ну, скажем, чтобы монумент, который строит себе профессор Хамберт, остался незаконченным. И чтобы к нему не водили экскурсии школьниц. – На слове «школьниц» Милич сделал ударение, и Медина гмыкнул.
– Вы думаете, это мне все-таки следовало ее убить? – спросил он. – Уже поздно. У кого-то были более серьезные основания. Или кто-то оказался расторопнее меня… Но вообще-то я вас теперь понимаю. Вы считаете, что я завидую старику и мог бы пойти на все, чтобы насолить ему. Так? – Медина серьезно и внимательно посмотрел на лейтенанта.
– Приблизительно, – кивнул Милич.
«Ах ты, кремень, – подумал он. – Ты идешь напрямик, и я юлить с тобой не стану».
Медина наморщил лоб и посмотрел поверх своих очков в роговой оправе в окно на серое небо и редкий тяжелый и ленивый дождь.
– Я вас понимаю, – сказал он наконец, – но я не подложил бомбу Лине Каррадос. Надеюсь, вы найдете тому доказательства. У меня их, к сожалению, нет. Надеюсь, презумпция невиновности у нас еще действует? Или мне нужно доказывать вам свою невиновность?
5
– Кто куда ездил? – Дик Колела пожал плечами. – Так разве я знаю? Мое дело – открой ворота, потом закрой, и все дела. Ну, а если кто сюда, в Лейквью, приедет – спросить к кому. Ну конечно, следить, чтобы смазка была в петлях, подкрасить, если надо где…
– Краска меня не интересует, мистер Колела, – терпеливо сказал Поттер. – Меня интересует, не ездил ли кто-нибудь из сотрудников в последние дни до взрыва куда-нибудь.
– Так я вам и говорю: откуда мне знать? Они каждый день ездят. Кто в Буэнас-Вистас, кто в Шервуд, кто в Стипклиф. Я никого не спрашивал. Мне б сказали, я б спрашивал. А так – какое мое дело?
– А сюда никто не приезжал?
– Сюда? – Колела задумчиво поскреб затылок. – Да вроде никто… Хотя обождите… К мистеру Колби – это к синту – вроде приезжала машина… Точно, приезжала, теперь вспомнил. Я чего вспомнил – за рулем такой же сидел, как мистер Колби…
– В каком смысле такой же? Похожий?
– Да нет, это… знак у него на одежде такой, как у мистера Колби. Желтая эта нашивка. Уж чего она у них там означает, это меня не спрашивайте. Я когда рос, никаких этих синтов не было. В нашей местности около Стипклифа и католика-то, бывало, не увидишь, а теперь там ихний штаб, что ли…
– Чей штаб?
– Этих синтов. Мне дочка говорила, она и сейчас в Стипклифе живет. И этот, что приезжал, тоже из Стипклифа.
– А откуда вы знаете?
– Ну как же. Я как увидел, что синт он и нашивка у него такая же, как у мистера Колби, я его спрашиваю: «К мистеру Колби, наверное?» А он кивает, да, мол, к нему. А я подумал, чего мне дочка говорила, и спрашиваю: «Из Стипклифа, поди?» – «Да», – говорит. Я тем временем ворота открыл, пропустил его и снова закрыл. Конечно, в такую погоду все время вылезать закрывать да открывать не очень-то приятно, да я уже привык, мне нипочем. Он, этот синт, спросил еще, где машину поставить. Я ему объяснил, что можно к самому коттеджу проехать, а можно и тут, около ворот оставить. Ну, он тут, у ворот, машину поставил, аккуратненько так, вылез. Я ему показал, куда пройти, и он зашагал, портфельчиком помахивая.
