Рэй Брэдбери - Конвектор Тойнби
Опасения были напрасными.
Для солидности насупившись, Младшенький стоял навытяжку и радовал глаз.
Альберт Бим, на девяносто пять процентов мумия, на пять процентов светский лев, еще метался по дому нагишом, прихлебывая кофе, чтобы окончательно проснуться самому и взбодрить Младшенького, а на подъездной дорожке уже затормозили три машины; пришлось спешно набросить халат. Забыв пригладить дико всклокоченные патлы, он побежал встречать девочек, которые на самом деле были не девочками и даже не девушками, но и на леди не тянули, если уж совсем честно.
Не дожидаясь, пока перед ними распахнут дверь, они начали бешено молотить по ней кулачками, словно кувалдами, — такой стоял грохот.
Ворвавшись в дом, они едва не сбили с ног хозяина и мигом оттеснили его в гостиную.
Одна когда-то была рыженькой, другая блондинкой, третья брюнеткой, но прежний цвет волос — натуральный или искусственный — теперь заменили всевозможные оттеночные пенки и бальзамы. Запыхавшиеся гостьи хихикали и смеялись в голос, увлекая за собой Альберта Бима. Они разрумянились от веселья, а может — кто их разберет? — покраснели в предвкушении антикварного чуда. Причем сами они были полуодеты: каждая второпях завернулась в халат, чтобы стремглав примчаться сюда и порадовать Лазаря, торжественно восставшего из гроба.
— Альберт, неужели это правда?
— Без обмана?
— Помнится, ты обожал нас лапать, а теперь задумал облапошить?
— Крошки мои!
Альберт Бим покачал головой и расплылся в широкой, добродушной улыбке, тайно ощущая такую же улыбку своего Голубчика, Дружка, Приятеля, Братишки. Лазарь дернулся от нетерпения.
— Без обмана. Кроме шуток. Прошу садиться, дамы!
Плюхнувшись в кресла, женщины обратили розовые личики и торжествующие взгляды на старого спеца по космическим ракетам, готового начать обратный отсчет.
Альберт Бим взялся за борта купального халата, который, как и было задумано, мало что скрывал, и стал томно переводить глаза с одного лица на другое.
— Эмили, Кора, Элизабет, — ласково начал он. — Вы были неподражаемы, такими и остались, такими будете всегда.
— Альберт, солнышко, мы умираем от любопытства!
— Минутку! — прошептал он. — Мне нужно… вспомнить.
В наступившей тишине все переглянулись и вдруг поняли кое-что очевидное, о чем в надвигающихся сумерках жизни не говорили вслух, но теперь догадались, оглянувшись на уходящие годы.
Очень просто: они так и не повзрослели.
Идя по жизни бок о бок, они навсегда остались в детском саду — ну, самое большее, в четвертом классе.
Этому способствовали бесконечные ланчи с шампанским и ночные фокстроты-вальсы, когда партнер начинай покусывать за ушко, а потом уводил поваляться на травке.
Никто из присутствующих никогда не состоял в браке; ни у кого не было детей — даже в мыслях; никто не оброс родней, если не считать родней тех, кто находился сейчас в гостиной; на самом деле, они не стали родными, а лишь продлили друг другу детство и застряли в отрочестве. Они подчинялись только веселым или безумным ветрам, гулявшим в голове, да своему природному нраву.
— Сейчас, сейчас, мои хорошие, — прошептал Альберт Бим.
С какой-то истовой теплотой они вглядывались в окружающие лица-маски. Потому что их вдруг осенило: пусть они всю жизнь думали только об удовольствиях, зато никому не причинили зла!
Каким-то чудом — такое возникло ощущение — они за всю жизнь не нанесли друг другу ни одной обиды, а мелкие царапины давно зажили, и теперь, сорок лет спустя, их дружбу скрепляли три любовных истории.
— Друзья, — подумал вслух Альберт Бим. — Именно так. Мы настоящие друзья!
И верно: много лет назад, когда он полюбовно расставался с одной из этих красавиц, ей на смену приходила другая, еще милее. Он умел так безошибочно выбирать для них время на часах жизни, что каждая ощущала свое женское превосходство, а поэтому не мучилась ни страхом, ни ревностью.
На их лицах расцвели улыбки.
Какой он все-таки славный, как щедр на выдумку: пока не состарился, успел подарить каждой из них неизмеримую, безграничную радость.
— Альберт, голубчик, не тяни, — сказала Кора.
— Зрители в сборе, — сказала Эмили.
— Где же Гамлет?
— Готовы? — спросил Альберт Бим. — Можно начинать?
Он помедлил, ведь ему предстояло в последний раз себя показать или проявить — это уж как получится, — прежде чем исчезнуть в коридорах истории.
Дрожащие пальцы, которые с трудом вспоминали разницу между молнией и пуговицами, взялись за фалды халата, как за полотнища театрального занавеса.
А из-за сомкнутых губ грянули бравурные аккорды.
Дамы встрепенулись и подались вперед, вытаращив глаза.
Потому что наступил тот желанный миг, когда логотип «Уорнер Бразерс» сменяется титрами под искрометные фейерверки духовых и струнных Стайнера[56] или Корнгольда[57].
Что же это было — симфонический вал из «Мрачной победы»[58] или «Приключений Робина Гуда»[59]?
Партитура из «Елизаветы и Эссекса»[60], «Вперед же, странница»[61] или «Окаменевшего леса»[62]?
Окаменевший лес! Губы Альберта Бима изогнулись в ухмылке от этого каламбура. Прямо о Младшеньком, не в бровь, а в глаз!
Музыка все нарастала, достигла кульминации и наконец-то слетела с его уст.
— Та-рам! — пропел Альберт Бим.
И раскрыл занавес.
Дамы закричали в притворном ужасе.
Потому что перед ними предстал исполнитель главной роли в спектакле «Откровение» — Альберт Бим II.
Он же — по праву гордый собою — Младшенький.
Не выходивший на люди много лет, он цвел, как фруктовый сад, как райские кущи.
Сам себе и Змей, и Яблоко?
Именно так!
Через сахарные головы женщин пронеслись сцены из «Кракатау, извержение, которое потрясло мир». Из старинных стишков выпрыгивали строчки наподобие «Деревья создает лишь Бог»[63]. Кора, судя по всему, припомнила партитуру «Последних дней Помпеи», Элизабет — музыку из «Подъема и разрушения Римской империи»[64]. Эмили, которая от неожиданности перенеслась в 1927 год, бубнила дурацкие слова «Счастливчик Линди… „Дух Сент-Луиса“, плыви в вышине… крепись, мы с тобой»[65].
Потом трио затихло, чтобы не спугнуть священный утренний час, время восхищения и любования. Подруги застыли, словно идолопоклонницы перед Источником, перед Святыней, наблюдая дивное сияние и беззвучно молясь, чтобы этот миг продлился.
И он продлился.
