Павел Комарницкий - Всё исправить
Боль навалилась, обожгла и скрутила, и он мягко повалился на пол, отчего-то сворачиваясь в позу эмбриона. Ему казалось, он воет, как обдираемая живодерами собака, на самом же деле из горла выходил какой-то невнятный свист пополам с шипением, точно из проколотой автомобильной шины. Да где же наконец эти проклятые слезы?! Говорят, от слез наступает облегчение…
Слабый писк донесся до его слуха, и боль медленно, неохотно отступила, оставляя после себя звон в ушах. Чекалов, стиснув зубы, медленно поднялся. Ладно. Потом. Все потом. Сейчас надо кормить Юлю… да… а завтра с утра привезти кормилицу, Дарью Матвеевну… Кстати, обязательно попросить ее показать, как правильно пеленать младенца, и вообще все по этой части…
Он провозился довольно долго, с непривычки – надо было хорошо прокипятить бутылочку, и соску тоже… Писк, доносившийся из комнаты, прекратился: похоже, малышка набралась терпения. Сейчас… Юля… сейчас…
Алексей дождался, пока прижатая к щеке бутылочка перестанет казаться горячей (Откуда это знание, кстати? Потом, потом…). Вернулся в комнату, где лежал на кровати маленький сверток.
Он поднес соску к крохотным губкам так осторожно, будто любое неловкое движение могло вызвать взрыв какого-то незримого адского механизма. Однако опасения оказались напрасны. Малышка присосалась к бутылочке сразу и охотно, зачмокала, старательно терзая соску. Алексей вдруг обнаружил, что чуть заметно улыбается, и сам удивился, что может.
– Ешь, ешь… моя Юлька…
* * *Тьма вокруг колыхалась, наплывала, бормотала на разные голоса. В этих голосах не было ни единого членораздельного слова, но смысл, разумеется, имелся. Какой? А какая, собственно, разница?
«Молчать!»
Странно, но там, во сне, голоса смолкли.
«Стоять там! Не приближаться!»
И снова тьма не посмела ослушаться приказа – отступила, образовав четкий круг, в центре которого находился он, Алексей Чекалов, и маленький теплый комочек под боком.
«Вот так. Не до тебя мне пока»
Там, во сне, все уже заливал ослепительный Свет.
«А вот тебя я ждал. Один вопрос, только. Почему?»
«Тебе уже было сказано»
«И все-таки повтори»
«Ты уже получил то, что не должен был, не мог получить. Ничто не дается даром, и стать богом из обезьяны тоже. Это максимальная скидка. Больше получить невозможно»
«Мы не на базаре. И я не просил участи бога. Я просто хочу, чтобы она БЫЛА»
«Нет. Ты хочешь не просто, чтобы она была. Ты хочешь, чтобы она была с тобой. Всю твою долгую, да, достаточно долгую жизнь»
«Это правда. И я не прошу. Это ультиматум. Без Юльки этот мир мне не нужен»
«У тебя есть она. Юлия Алексеевна»
Чекалов даже поморщился там, во сне. Почему, ну почему столь очевидные вещи приходится разжевывать?
«Послушай, ящерка, и постарайся понять правильно. Все равно задолго до того, как наша дочь произнесет первое слово, я уйду к Юльке. К ней, моей жене. Единственной. Я даже не стану ничего такого делать – мастерить петлю, вскрывать себе вены… Я просто умру. Я НЕ МОГУ жить без нее. Как рыба на суше. Это доступно?»
Пауза была столь долгой, что Алексей уже не надеялся на ответ.
«И все-таки у тебя есть время подумать»
Яркая вспышка!
* * *Гулкое уханье разорвало пелену сна, и сразу же рядом закряхтел младенец. Чекалов разлепил веки, под которыми еще плавали размытые цветные пятна. Сова-будильник таращилась на него своими электронными глазищами, недвусмысленно намекая – пора… Сегодня будет трудный день.
Он вдруг осознал, что лежит на кровати в одежде поверх покрывала. Скорчившись, почти что в той самой пресловутой «позе эмбриона». Рядом неслышно посапывал крохотный сверток. И обе подушки, которых в последний раз касалась Юлькина рука, стоят пирамидками. Как в музее.
Боль уже всплывала откуда-то из недр души, и Алексей, сжав зубы, гигантским усилием воли загнал ее обратно. Вот так… Не время. Да, не время скорбеть. Сегодня действительно будет очень трудный день.
А завтра? А потом?
Юлия Алексеевна заплакала в голос.
– Ох, да ты мокрая…
Ему все же удалось завернуть голенькое беспомощное тельце в свежую сухую пеленку, найденную в стопке «малышового приданого», относительно ровно. Бросив использованную тряпицу в таз с водой, Чекалов вернулся в комнату, разворачивая на ходу бумажку с телефонным номером. А может, памперсы приобрести? Кто пользовался этой заграничной хренью, говорят, очень удобно… никогда не опревает маленький… Интересно, сколько они стоят? Если умеренно, то определенно надо купить, хотя бы на пробу…
– Але, это квартира Донцовых? Будьте добры Дарью Матвеевну.
– Кто спрашивает? – неприветливо осведомился хриплый со сна мужской голос.
– Некто Чекалов, Алексей. Мы вчера договаривались с вашей супругой…
– Не поедет она никуда! И больше не звони сюда, ясно?
– Разумеется. Так я подъеду сейчас, буквально через полчасика. Спасибо вам!
Не опуская трубки, Чекалов набрал другой номер.
– Але, такси на заказ? Записывайте адрес… Да, прямо сейчас. Жду!
Короткий нажим пальцем на рычаг, и вновь рука набирает номер.
– Але, межгород? Примите заказ, срочно. Тверская область, деревня Верхние Котицы, номер… Нет, это не квартирный телефон, это сельсовет, или как он теперь называется… Хорошо, жду.
Прежде чем набрать следующий номер, он все-таки опустил трубку на рычаг. Да. Осталось позвонить тестю и теще, в Самару…
Алексей повернул голову, разглядывая в зеркале трельяжа собственное отражение. Медленно провел пятерней по макушке, приглаживая спутанные волосы. Нет, некоторое сходство с нормальным человеком имеется вообще-то… Вот только сжатый в нитку рот и горящий, как у вурдалака взгляд выдают.
Телефон затрещал, нетерпеливо и длинно.
– Да! Да, заказывал… Але! Это Верхние Котицы? Девушка, мне срочно нужна Вера Николаевна Белоглазова. Знаете, да? Да, я понимаю, что бегать она не может… Тогда так: сообщите ей, прямо сейчас, что звонил Алексей Чекалов, и скажите – Юля умерла. Нет, это долго, заверенную телеграмму можно дать лишь имея на руках справку, да и почта открывается позже… Девушка, кто может так шутить? Хорошо, большое вам спасибо!
Едва трубка легла на рычаг, аппарат затрещал вновь.
– Да? Такси заказывал. Хорошо, уже выхожу!
* * *– Вот… вот так… а теперь вот так… Да, правильно. Все правильно.
Дебелая молодуха с откровенной жалостью наблюдала, как молодой мужик неумело пеленает младенца. Эх, вот она, жисть-жестянка… такой молодой, и уже вдовец…
