Александр Тюрин - Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки
Поток пытливых мыслей был прерван звонком в дверь. Я совершенно бездумно отворил. И сразу же раскаялся. На пороге стояло два совершенно диких кавказоида. Елки, да это же люди Аслана. Их явно не всех замочили. Или новые абреки с гор подъехали. Бороды густые-густые, глазки пронзительные-пронзительные, ручищи такие мускулистые.
Один из гостей схватил меня за ворот и втащил в комнату. Другой захлопнул дверь.
— Гдэ золото, а? — ворот затянулся на моей шее.
— Вы что, ребята, обалдели, какое золото? Откуда оно должно взяться?
— Аткуда, аткуда? Канэчно, из страны, где инки живут.
— А-ха-ха. Вы про эти эксперименты со временем, про эти бредни?..
К моему виску прижалось пистолетное дуло. Крайне неприятное ощущение. Это подоспел второй визитер.
— Панимаэшь, что с тобой случится, если нэ расколешься?
На понт берут, уж по-крайней мере сразу не застрелят… А если вдруг рассвирепеют? У них ведь это быстро.
— Ну, нет у меня золота. Сами попробуйте взять его в стране инков. Вы там понравитесь. Тамошние демоны обязательно с вами поделятся. Вы, кстати, из какого клана? А может вы из мусульманского братства батал-хаджия? Расскажите, это очень интересно…
Воротник стал теснее, он просто не давал мне дышать. Оп — и горло пережато. Изнутри кровь давит на лоб, на темя, быстро опухает голова. Потом гости немного приотпустили ворот — чтобы я стал думать о хорошем. И опять — назойливые вопросы про золото.
— Вы бы хоть спросили про иные реальности, про линии судьбы, про нестабильные орбиты хрононов и отпечатки в эктоплазме… — попрекнул я абреков за то, что интересовались только одним.
Напрасно я их корил. Лучше бы хвалил. Снова случилось сдавливание до темноты, до хруста кадыка. И опять повтор, только темнота стала еще глубже. Кажется, предстоит мне жалкая кончина, причем, когда сожрано уже столько дерьма… И вдруг изнутри красный просверк.
Зрение начинает работать совершенно по иному. То, что было сзади, теперь слева. То, что было впереди — справа. То, что было рядом, теперь представляется в распластанном виде, видны затылки и спины врагов. Как будто из моего позвоночника хлынули потоки серебристых нитей и перешили окружающее пространство на свой лад.
Я вижу, что некая чешуйчатая лапа выбивает пистолет у одного из гостей, а некая вытянутая пасть впивается в того абрека, что стоит напротив, да прямо в физиономию. Он оседает, держась за укушенное лицо, между пальцев течет кровь. Тот бородач, который потерял пистолет, драпает наружу.
Но мускулистая зеленоватая глыба прыгает ему вслед, сразу на пять метров с места, бегущий гость складывается под ударом мощного корпуса, чешуйчатые лапы ложатся на челюсть и затылок упавшего, затем следует поворот с хрустом. Лапы тащат двух бывших врагов за шкирки на лестничную площадку, вызывают лифт, бросают тела в кабину, один из поверженных стонет, другой молчит. Тот, что укушен, приподнимается и жмет кнопку, отчего теряет последние силы и валится лицом в пол. Кабина ползет вниз и застревает где-то между вторым и третьим этажом.
Я сижу в кресле и не понимаю, что случилось. Чьи это были чешуйчатые лапы, а пасть с мощными выступающими челюстями откуда взялась? Я приподнимаюсь и начинаю крутиться возле зеркала. Руки как руки, хотя чешуйчатые лапы я великолепно чувствовал, словно свои. А вытянутые челюсти? Я сам ощущал их силу, они как-будто располагались где-то на моем лице. От такой мысли случился короткий рвотный позыв. Я что-то выплюнул на пол и подобрал. Рвотные позывы стали гораздо сильнее — штучка, выплюнутая и подобранная с пола, была осколком зуба, длинного заостренного нечеловеческого зуба.
Но что со мной? Если я, допустим, низко пал в морально-нравственном плане, это не должно отразиться на моих зубах. Ладно, стрессовая ситуация завершилась и сейчас хорошо видно, что по всем кондициям я — цивилизованный европеец. Не заметен даже тот медный оттенок кожи, который я приобрел в стране инков Тауантинсуйю, хотя пара шрамов осталась. И еще на память об индейском периоде моей жизни сохранилось красное почти квадратное пятно на лбу. Но ничего, замажем белилами. К сожалению, исчезла прежняя стебовая одежонка из сундуков коменданта Мойок-Марки, которая мне заменила подарки Уайна Капака. Вместо нее рваные джинсы из шкафа и пижамная куртка. Особенно жалко канувшее в никуда золотое кольцо для уха и теплый плащ из краснокнижного колибри. Да и набедренную повязку из обезьян загнал бы на базаре за приличную монету.
Я все же перебрал, наверное, уильки или дурман-травы перед возвращением домой, оттого и жуть всякая мерещится. Хотя два трупа в лифте вряд ли являются глюком. Эх, с удовольствием обменял бы свои кошмары на три года работы грузчиком или дворником.
Я едва дотащился до койки и рухнул костьми. Вяжи меня капитан Буераков, я все расскажу как было и как не было.
Сколько провалялся в полном отпаде, наполненном какими-то багровыми всполохами, не знаю; только включил меня настойчивый звонок в дверь. Ну вот и Буераков пожаловал. Собраться, наверное, успею, так что отворю товарищу милиционеру поскорее — пусть не нервничает.
За дверью вместо ментов стояли две дамы. Иностранки. Или крутые из наших. Одна пожилая, но моложавая. В смысле, корчит из себя моложавую. Под глазами мешки, жесткие морщины возле губ, на шее и животе — жирок в складку, но зато короткая юбка и сапоги выше колена. В общем, шапокляк на выданье. А вот вторая — девица, что надо. Первый раз такая красотка стояла со мной рядом и не отворачивалась.
Нина Леви-Чивитта была дамой интересной и оригинальной во всех отношениях, но на красавицу, конечно, не тянула, да и первая свежесть прошла — Верховный Инка не за красу ее в гарем взял; Часка на свой индейский лад была привлекательной, но по международным цивилизованным критериям все-таки не пробивалась в первый эшелон. А вот эта девица. Не просто куколка, а идеал породистой красоты. Она как будто лучшее взяла и от Нины, и от Часки, плюс своего добавила. Пожалуй, она более всего похожа на то памятное видение у Кориканчи.
Чего только глаза стоят — кусочки яркого южного небосвода. Волосы — ореол серебристый. Нос — настоящий резной, а не пуговка какая-нибудь. Пальтецо стильное под английскую королеву, но это к слову. А ножки-то — от них Боттичелли бы отпал.
— Вы, дамы, наверное, не ко мне. Вам или выше или ниже.
— Мы к тебе, — решительно сказала девушка, — если ты, конечно, Егор Хвостов. Я — твоя сестра Вера.
Это Вера? Не Вера, а Венера настоящая. Тогда, значит, эта шапокляк — моя мать. Явилась не запылилась.
— Да, я твоя мать, — подтвердила особа.
Она зашла в квартиру и скривила рот вкупе с носом, рвотный запашок-то давал о себе знать. Да и беспорядок, пыль, тряпье, бутылки, разбитый телевизор…
