Джон Уиндем - Мидвичские кукушки
– Я могу в это поверить, – согласился я, – но все эти вопросы скорее чисто научные. Насколько я понимаю, главная проблема – сам факт их присутствия здесь, с меня достаточно и ее.
– О, – сказал Зеллаби. – Это не столь уж новая проблема. Та же проблема возникает и с фактом нашего присутствия здесь.
– Почему? Мы здесь появились в результате эволюции, но откуда взялись Дети?
– Не принимаете ли вы теорию за доказанный факт, друг мой? Да, широко распространено мнение, что мы возникли на Земле в результате эволюции, и в качестве подтверждения опять же приводится мнение, что когда-то существовало некое существо, которое было и нашим предком, и предком обезьян – это существо наши деды именовали «недостающим звеном». Однако в пользу его существования нет никаких удовлетворительных доказательств, и не было найдено никаких его следов. Это самое «недостающее звено» скорее можно считать некоей устраивающей всех метафорой. Можете ли вы себе представить, что все многообразие человеческих рас происходит от этого одного-единственного звена? Я не могу, как ни стараюсь. Я не могу представить некое существо, ведущее кочевой образ жизни и объединяющее в себе все черты, которые дали бы начало отличительным характеристикам каждой расы. Представьте себе число поколений, историю которых нам пришлось бы проследить, чтобы найти общего предка людей черных, белых, красных и желтых. После них должны были остаться бесчисленные следы миллионов эволюционировавших потомков, однако не удается найти практически ничего, кроме большого пробела. Мы, пожалуй, больше знаем об эпохе динозавров, чем об эпохе предполагаемой эволюции человека. Для лошади уже много лет назад построено полное эволюционное древо. Если бы можно было сделать то же для человека, это давно было бы сделано. А чем мы располагаем на самом деле? Очень немногим, жалкими разрозненными фрагментами. Никто не знает, каким образом они вписываются в общую картину эволюции, поскольку и самой картины нет – только предположения. Вымершие «предки» человека так же не связаны с нами, как мы – с Детьми…
Примерно с полчаса я выслушивал лекцию о совершенной неудовлетворительности теории происхождения человечества, пока Зеллаби наконец не извинился за то, что не может достаточно полно раскрыть тему, которую сперва намеревался изложить в нескольких фразах.
– Однако, – добавил он, – я надеюсь, вы поняли, что общепринятая теория содержит значительно больше пробелов, чем сути.
– Но если вы считаете эту теорию несостоятельной, что дальше? – спросил я.
– Не знаю, – сказал Зеллаби, – но я отказываюсь соглашаться с плохой теорией только потому, что лучшей нет. И я считаю отсутствие доказательств – а будь теория верной, их было бы изобилие – аргументом в пользу прямо противоположных выводов, каковы бы они ни были. В результате я считаю появление Детей фактом, лишь немногим более удивительным, чем появление различных человеческих рас, которые явно возникли вполне сформировавшимися, или, по крайней мере, без каких-либо признаков предшествовавшего развития.
Подобный вывод казался нетипичным для Зеллаби. Я решил, что у него, вероятно, есть собственная теория.
Зеллаби покачал головой.
– Нет, – честно сказал он. И добавил: – Можно, конечно, строить предположения, но, боюсь, без особого успеха – и порой это не слишком приятно. Например, меня как убежденного рационалиста, не слишком радует мысль, что, возможно, наши судьбы вершит некая Внешняя Сила. Я смотрю на наш мир, и иногда он представляется мне довольно-таки запущенным испытательным полигоном. То там, то тут нам кто-то подбрасывает что-нибудь новенькое, чтобы посмотреть, как оно себя поведет среди нашей всеобщей тупости и беспорядка. Наверное, создателю интересно понаблюдать за своими творениями, как вы думаете?.. Выяснить, создал он на этот раз удачливого хищника или очередную жертву; посмотреть, как развиваются более ранние модели и какие из них способны превратить жизнь остальных в сущий ад… Вы так не думаете? Ну что ж, как я уже сказал, подобные предположения могут быть неприятны.
– Скажу вам как мужчина мужчине, Зеллаби, – заметил я, – много говорите не только вы, но когда вы говорите много бессмыслицы, то части ее придаете осмысленный вид. Слушателя это приводит в замешательство.
Зеллаби, похоже, обиделся.
– Мой дорогой друг, я всегда говорю только то, что имеет смысл. Это моя главная слабость. Следует отличать содержимое от сосуда. Вы предпочитаете, чтобы я говорил тем не допускающим возражений тоном, который наши простодушные собратья, да поможет им Бог, считают гарантией искренности? Даже если бы я так и делал, вы все равно должны были бы оценивать содержание моих слов.
– И все-таки я хотел бы знать, – твердо сказал я, – раз вы отрицаете эволюцию человечества, есть ли у вас какая-нибудь серьезная гипотеза взамен?
– Вам не нравятся мои рассуждения о Создателе? Мне тоже. Но у них есть то достоинство, что при одинаковой вероятности они намного более понятны, чем многие религиозные постулаты. И, когда я говорю «Создатель», я совсем не обязательно имею в виду некую личность. Скорее всего, это группа. Если бы группа наших собственных биологов и генетиков устроила свой полигон на каком-нибудь далеком острове, они бы с большим интересом и удовольствием наблюдали за межвидовой борьбой своих подопечных. А что такое, в конце концов, планета, как не остров во Вселенной? Но, как я уже сказал, для того, чтобы называться теорией, мои рассуждения слишком спекулятивны.
Завершая круг, мы вышли на дорогу из Оппли и, уже приближаясь к поселку, увидели, как впереди из-за поворота с Хикхэмской дороги появилась погруженная в глубокую задумчивость фигура. Это был Бернард. Зеллаби позвал его. Бернард обернулся и остановился подождать нас.
– Не похоже, – заметил Зеллаби, – что беседа с Торренсом вам очень помогла.
– До доктора Торренса я так и не добрался, – сказал Бернард. – А теперь уже и нет смысла его беспокоить. Я только что разговаривал с парочкой Детей.
– Не с парочкой, – вежливо возразил Зеллаби. – Разговаривать можно с Составным Мальчиком или с Составной Девочкой. Либо с обоими.
– Хорошо, согласен с вашей поправкой. Значит, я беседовал со всеми Детьми. И, кажется, заметил в манере их высказываний отчетливое влияние Зеллаби.
Зеллаби был польщен.
– Для пары «лев и ягненок» у нас обычно были добрые отношения. Приятно сознавать, что я оказал на них какое-то воспитательное воздействие, – заметил он. – Ну, и как вы поговорили?
– Слово «поговорили» здесь не вполне подходит, – ответил Бернард. – Меня снабдили информацией, прочитали лекцию и дали инструкции. И, наконец, мне было поручено передать ультиматум.
