Питер Уоттс - Ложная слепота
Вампир пронзил взглядом биолога.
— Ваши результаты.
Каннингем сглотнул, пробежав пальцами по столу. Ошмётки инопланетных внутренностей расцветились пестрыми метками.
— Ну да, хорошо. Боюсь, на клеточном уровне ничего не могу рассказать. Внутри мембран почти ничего не осталось. Если на то пошло, и мембран-то почти нет. В терминах базовой морфологии образец имеет, как видите, радиальную симметрию и сплюснут по спиннобрюшной оси. Известковый экзоскелет, кератинизированная пластиковая эпидерма. Ничего особенного.
— Пластиковая шкура — это «ничего особенного»? — скептически переспросила Бейтс.
— В такой среде я почти ожидал увидеть плазму Сандуловичиу.[59] А пластик — это всего лишь очищенная нефть. Органический углерод. Эта штука основана на углероде. На белках даже, хотя ее белки намного устойчивее наших. Многочисленные серные мостики дают латеральную фиксацию, насколько я мог выяснить по тем остаткам, которые не денатурировала ваша пехота, — Каннингем смотрел мимо нас: мысли его, очевидно, витали далеко-далеко, в телеметрических датчиках. — Ткани этой твари насыщены магнетитом. На Земле это вещество находят в мозгу у дельфинов, у перелетных птиц, даже в некоторых бактериях — у всех, кто ориентируется по магнитному полю. Переходя к макроструктурам, мы имеем пневматический эндоскелет, он же, насколько могу понять, и мышечная система. Контрактильные ткани выжимают газ через систему пузырей, которые напрягают или расслабляют отдельные сегменты щупалец.
В глаза Каннингема вернулась жизнь — ровно настолько, чтобы сосредоточить взгляд на сигарете. Он поднес окурок к губам, глубоко вдохнул, отложил снова.
— Обратите внимание на инвагинации в основании каждой конечности, — на виртуальном трупе загорелись оранжевым сдувшиеся воздушные шарики. — Их можно назвать клоаками. Туда открываются все системы: они питаются, дышат и испражняются через одну и ту же небольшую камеру. Других естественных отверстий нет.
Банда состроила гримасу, выражая Сашино омерзение.
— А они не… забиваются? Неэффективно как-то.
— Забьется одно — в той же системе остается еще восемь проходов. В следующий раз, когда поперхнешься куриной косточкой, можешь помечтать о подобной неэффективности.
— Чем оно питается? — спросила Бейтс.
— Понятия не имею. Вокруг клоак я обнаружил сократительные ткани, вроде глоток, что подразумевает питание — сейчас или когда-то в их эволюционной истории. Сверх того… — Он развел руками; сигарета оставила за собой слабую струйку дыма. — Кстати, если надуть эти сократительные муфты, то образуется герметичная перегородка.
В сочетании с эпидермисом это, скорее всего, позволяет организму какое-то время выживать в вакууме. И мы уже знаем, что они переносят радиационный фон. Только не спрашивайте меня — как. То, что заменяет им гены, должно быть намного прочнее наших.
— Значит, они могут жить в космосе, — задумчиво пробормотала Бейтс.
— В том же смысле, в каком дельфин живет в воде. Ограниченное время.
— Долго?
— Не уверен.
— Центральная нервная система, — проговорил Сарасти. Бейтс и Банда внезапно неуловимо застыли. Подменяя манеры Саши, тело лингвиста приняло позу Сьюзен. Вокруг губ и ноздрей Каннингема клубился дым.
— В ней, как оказалось, нет ничего центрального. Ни цефализации, ни даже сосредоточения органов чувств. Тело покрыто чем-то вроде глазок, или хроматофоров, или тем и другим разом. Всюду сплошь реснички. И насколько я могу судить — если эти тоненькие вареные волоконца, которые я смог собрать после вашего «сбоя», действительно нервы, а не что-то совсем иное, — каждое из этих образований управляется независимо.
Бейтс вскинулась.
— Серьезно?
Каннингем кивнул.
— Все равно что независимо управлять движениями каждого волоска на голове, только это существо покрыто щетинками до кончиков щупалец. С глазами — то же самое. Сотни тысяч глазок по всей шкуре. Сам по себе каждый не больше, чем камера-обскура, но способен фокусироваться независимо, и, подозреваю, где-то сигналы с них интегрируются. Все тело действует как большая сетчатка. Теоретически это дает существу потрясающую зоркость.
— Распределенный интерферометрический телескоп, — пробормотала Бейтс.
— Под каждым глазком лежит хроматофор — пигмент напоминает криптохром,[60] так что, вероятно, имеет отношение к зрению, но параллельно он способен диффундировать в окружающие ткани или концентрироваться. Это подразумевает динамические пигментные пятна, как у хамелеона или каракатицы.
— Имитация фона? — спросила Бейтс. — Это может объяснить, почему Сири его не видел?
Каннингем открыл новое окно и запустил закольцованный видеоролик: крупнозернистый Сири Китон и его невидимый партнер. Для камер тварь, которой я не видел, была зловеще реальна: парящий диск вдвое шире моего торса, обвешанный по краям щупальцами, точно узловатыми канатами. По ее шкуре пробегали пестрые волны, точно свет и тени играли на мелководье.
— Как видите, узор не соответствует фону, — отметил Каннингем. — Даже отдаленно.
— Можешь объяснить избирательную слепоту Сири? — спросил Сарасти.
— Нет, — признался биолог. — Обычной маскировкой — нет. Но «Роршах» заставляет нас видеть много такого, чего нет на самом деле. В сущности, это тот же процесс — не видеть то, что на самом деле есть.
— Еще одна галлюцинация? — спросил я. Каннингем пососал сигарету и пожал плечами.
— Есть много способов обмануть человеческий глаз. Любопытно, что иллюзия рассеялась в присутствии нескольких свидетелей, но если вам нужен конкретный механизм, дайте мне больше материала для работы, чем вот это, — он ткнул окурком в сторону подгоревших останков.
— Но… — Джеймс перевела дыхание, собираясь с силами. — Мы говорим о системе… как минимум высокоразвитой. Очень сложной. Огромной вычислительной мощности.
Каннингем снова кивнул.
— По моим прикидкам, нервная ткань составляет почти тридцать процентов массы тела.
— Значит, оно разумно, — почти прошептала Сьюзен.
— Никоим образом.
— Но… тридцать процентов…
— Тридцать процентов моторной и сенсорной проводки. — Еще одна затяжка. — Почти как у осьминога: нейронов огромное количество, но половина уходит на тонкое управление присосками.
— Насколько мне известно, осьминоги весьма умны, — заметила Джеймс.
— По меркам моллюсков — безусловно. Но ты имеешь представление, сколько потребуется дополнительных проводников, если фоторецепторы в твоем глазу раскиданы по всей поверхности тела? Для начала тебе будут нужны триста миллионов удлинителей от полумиллиметра до двух метров длиной. Это приведет к тому, что сигналы окажутся рассинхронизированы, и потребуются еще миллиарды дополнительных логических вентилей для согласования входа. Вся система даст тебе только один неподвижный кадр, без фильтров, без опознания, без последовательной интеграции.
