Млечный Путь, 21 век, No 2(51), 2025 - Моисеев Владимир

Но прежде давайте разберемся, какими бывают псевдонимы, чтоб понять, какое перед нами раскрылось их множество. Приблизимся снова к родным палестинам, так будет привычней и наглядней. Литераторы брали себе новые имена сразу по нескольким причинам. О коммерческой я уже поминал, она как появилась две с половиной тысячи лет назад, так и жива по сю пору. Труд литературных негров ни в те века, ни сейчас никто не отменял, ну а самым прославленным "помещиком" в этом смысле является Дюма-отец, на которого работали десятки журналистов, писателей и поденщиков. Он же стал едва ли не самым плодовитым и коммерчески успешным автором. Уступать может только другому титану - Вергилию, получившему поместье только за сообщение императору Августу о начале работы над "Энеидой". Еще бы когда так ценили нашего брата!

Следует помянуть еще и национальную причину, особенно для писателей из евреев, погромами которых славился 19-ый и особо начало 20-ого века. Впрочем, некоторые свою идентичность только подчеркивали: так никому не известный Соломон Рабинович стал самим Шолом-Алейхемом. Однако, чаще происходило обратное, осторожность, она превыше всего. Марк Ландау стал Марком Алдановым, Илья Файнзильберг - Ильей Ильфом, а журналист Абрам Борухович прославленным Гр. Адамовым, чьими произведениями зачитывался и автор этих строк. Имеются и обратные перемены, как ни покажется странным. Сын дворянина-эсера Даниэль Синявский всегда подписывал литературные труды именем Абрама Терца - явный вызов системе, при которой декларация о равных правах народов СССР, если и соблюдалась, то далеко не для всех и всегда.

Но псевдоним - это, прежде всего, характеристика автора, внутренняя или внешняя, даже если он дается другим. Достаточно снова помянуть Платона или хоть Боттичелли - это тоже псевдоним, означающий "Бочонок". Чаще всего новое имя берется для замены менее благозвучного или слишком распространенного, сами знаете, как много у нас Ивановых, Петровых, Федоровых и Алексеевых, даже писателей. Или брат Катаева стал Петровым, дабы отличаться от старшего, в чем, безусловно, преуспел. Борис Стругацкий решил писать под псевдонимом С. Витицкий после смерти Аркадия. Случалось, что автор разделял сферы деятельности псевдонимом: историк Можейко оказался Киром Булычовым, а математик Венцель стала И. Грековой, что вполне логично. Или автор сих строк подписывал произведения именем Воронцов, ибо решил прославиться корнями.

В конце 19 века в Россию пришла вольница: после отмены крепостного права появилось много свободных людей, в том числе, желающих проявить себя на литературной ниве. Количество читателей увеличилось в разы с начала века и продолжало стремительно расти. Журналы и газеты расходились на ура, но только не все хотели светить свое настоящее имя, - ну что за слава в издании под названием "Копейка", распространяемым среди бедноты, а вот заработок лишним не бывает. Многие уже состоявшиеся литераторы не чуждались строчить для подобных средств массовой информации и их приложений. Подобные материалы проходили часто без подписи, но некоторые изощрялись, и тому имелась причины: материалы были злободневные, острые, языкастые, так что общаться с цензорами оставалось главным редакторам и издателям. Вот и появлялись на свет фельетоны, подписанные то Фомой Опискиным, то Медузой-Горгоной, а на деле созданные Аверченко. Человеком без селезенки и Дяденькой - это уже Чехов. Перечислять можно бесконечно.

С течением лет цензура то ослабевала, то снова сгущалась, а публика, привычная к подобным подписям, едва ли не требовала продолжения. Немудрено, что к десятым годам 20 века под такими занятными прозвищами работали многие журналисты и писатели. Отчасти это позволяло писать спустя рукава. Кто станет докапываться до какого-то Скитальца или Щена? Но прежде всего подобная подпись открывала перед читателем какую-то новую, порой, необычную особенность автора. Она могла быть одноразовой, только на данную статью, фельетон или их цикл, сами знаете, сколько у того же Чехова или Аверченко имелось поименований. Однако, обычно это еще и своего рода продолжение данной темы, эдакий изящный вензель, вишенка на торте, как обычно говорят в таких случаях. Чтоб человек, прочитавший забавный, острый фельетон, посмеялся еще и над подписью.

Подобная практика сохранилась и дальше, несмотря на смену власти в стране, а может, и благодаря ей. После военного коммунизма, когда все оказалось под запретом, пришел нэп, во время которого потрепанная боями с врагами внешними и внутренними Советская власть, разрешила еще одну свободу - печати - не шибко, правда, большую. Но многие воспользовались и этой отдушиной. Так появились Эмма Бовари (один из псевдонимов Булгакова), Старик Саббакин (Катаева), Назар Синебрюхов (Зощенко) и многие другие прочие. Конечно, теперь они могли появляться лишь в юмористических изданиях, и это не только вольница бичевания, но еще и традиция, которой на тот момент уже насчитывалось больше сорока лет. Но как и всякий обычай, она быстро сошла на нет, уже в тридцатые все вышеперечисленные, кто еще оставался на свободе, писали строго под утвержденными псевдонимами или вовсе без них. Да, читать газеты тогда, верно, было чертовски интересно, столько маститых авторов писало для всех известных "Правд" и "Известий" - но только последнюю страницу, где они могли появиться с новым рассказом.

Власть укрепилась, цензура снова лютовала, а традиция, она отжила свое. Новый шанс у авторов сказать свое, а не дозволенное слово, появился к концу Советской власти, в 80-ые, когда гайки снова раскрутились, на сей раз безвозвратно. В редких малотиражных изданиях, чаще порнографических или эротико-фантастических еще можно было повстречать занятные псевдонимы, но это было исключение, подтвердившее окончательную смерть правила. Газетная и журнальная публикация обрела свою историю, а потому, если у кого поднимется рука подписаться чем-то остроумным, это приведет нас не к улыбке над потешной подписью, но к исторической аллюзии. Вот впечатление и окажется смазанным. Уже в 90-ых это выглядело несуразным, ведь для налоговой все равно придется расшифровать псевдоним, заполнив кучу полей и столбцов, приложив справки и доверенности с подписями и печатями. Легкий слог не терпит казенности, а она, раз придя, если отступится от завоеванной ей области, то лишь на самое краткое время. Кроме того, сами издания ввели негласный запрет на особо воздушные псевдонимы, почитая их недостаточно солидными для их журнала, уповая на историю и былое прошлое, в котором подобное как раз дозволялось, но кто на это сейчас обращает внимание? Автор, помыкавшись по таким изданиям, начинает цензурировать подпись. Единожды был замечен писатель под именем Ветер с гор, но и он вскорости исчез с полок.

Тогда же на короткое время начали появляться женщины, пишущие под мужскими псевдонимами, произошел своего рода откат к маскулинным позициям в литературе, ибо как слабый пол может писать детективы или фантастику? Тут стоит вспомнить первые повести Светланы Тулиной, печатавшиеся под именем Пол Пауэрс, - разумеется, зарубежным, ведь это дань даже не моде, но необходимости почитать (в обоих смыслах) хорошую западную литературу, строжайше запрещенную на долгие десятилетия. Даже главный редактор альманаха "Полдень" Светлана Васильева, что далеко ходить, в начале этого века писала романы, именуясь Кайли Брайт, еще тогда не схлынула эта потребность во всем иноязычном, не насытился ей рынок.

Но веяние технического прогресса вернуло псевдонимам их былую свободу. Я говорю об интернете, ставшим не просто средой неподцензурного общения, но площадкой для высказываний и публикаций: речь, конечно, о тогдашних форумах, недаром у них оказалось такое название.

В девяностые всемирная паутина еще не могла всерьез носить такого громкого прозвища, далеко не все слои общества, даже не все государства подключились к ней. Но дух свободы и вольный стиль изложения наличествовал. Можно было без страха перед вирусами ходить по сайтам, читать сообщения и статьи, оставляя послания состоящие не только из букв, но и символов, к ним прилагающиеся. Еще одно неожиданное достижение того времени - эмодзи, невербальные характеристики предложений, часто придающим их особую окраску или меняющим начисто суть. Они столь прочно вошли в наш быт, что даже в обычном тексте хочется поставить улыбающийся или грустящий смайлик. Но пока автор себя пересиливает. Станет ли это традицией - посмотрим, а пока вернемся к псевдонимам.