Рэй Брэдбери - Сборник 12. На посошок
Рассказ «Quid pro quo» почти документален. Через сорок лет после моей первой встречи с одним симпатичным и невероятно талантливым автором мне довелось встретиться с тем, во что он успел превратиться за эти годы. Я был так потрясен его полнейшей деградацией, что через несколько часов «Quid pro quo» был готов.
Какое-то время тому назад я написал поэму под названием «Я — остаток биографий своих дочек», основанную на том обстоятельстве, что все бывшие приятели моих дочерей, их возлюбленные и женихи продолжают общаться со мной. Рассказ «Объедки» — о том же.
«Девятнадцатая лунка» — еще одна исполненная любви дань памяти моего отца, который вышел в отставку, чтобы иметь возможность играть в гольф пять дней в неделю. Как-то уже в сумерках я встретил его возле площадки для гольфа. Он собирал потерянные мячи в свою корзину. Эта сцена преследовала меня многие годы. И когда год назад призрак отца явился мне вновь, я должен был дать ему покой.
В 1946 году я нередко ездил вечерами на трамвае, идущем в Венецию. По субботам в него садились седовласые и почтенные участники балов, проводившихся в танцевальном зале Майрона. Они сходили с трамвая поодиночке или парами. Спустя пятьдесят пять лет, став таким же седым и старым, я попробовал в рассказе «После бала» разобраться, как же провели остаток ночи двое старых людей, вышедших вместе из трамвая на одной из остановок.
В университете, когда в мои руки попадали номера «нео-ренессансного» журнала «Coronet» (он стоил немалых денег, и потому о его покупке не могло идти и речи), я вырывал оттуда фотографии Штиглица[64] и Карша[65] и посвящал им свои стихи. Это было что-то вроде почитания чистого образа.
Лон Чейни поразил меня еще в три года, когда я увидел его в фильме «Горбун с Нотр-Дама». В следующий раз я увидел афишу с названием этого фильма уже в семнадцать лет и заявил друзьям, что все помню с тех пор. Они подняли меня на смех. Я успел описать им несколько сцен, и, когда мы пришли в кино, оказалось, что я не ошибся.
Нечто подобное произошло и с «Призраком оперы», и с «Затерянным миром». Призрак Чейни и динозавры Уиллиса О'Брайена[66] преследовали меня все детство.
Чейни умер, когда мне шел десятый год, и его могила навсегда стала для меня символом Смерти. Когда в том году его Призрак снова должен был выйти на экран, я ужасно страдал, я думал, что страшные боли в животе — это аппендицит. Плача от боли, я пошел в кино, я пошел бы, даже если бы умирал. Я выжил и всю свою сознательную жизнь питался метафорами Чейни.
Через несколько лет я сдружился на всю жизнь с Рэем Харрихаузеном[67], сооружавшим у себя в гараже динозавров, благодаря чему он стал впоследствии крупнейшим аниматором-кукольщиком нашего времени. Вот вам и еще одна полноценная метафора!
Лорел и Гарди трижды становились героями моих произведений. Прибыв в октябре 1953 года в Дублин, я увидел в «Айриш Таймс» такое объявление:
Только сегодня!
Живая легенда
в театре «Олимпия»!!
Лорел и Гарди!!!
— Бог ты мой! — возликовал я. — Мы обязательно должны туда пойти!
Жена сказала:
— Иди!
Мне посчастливилось купить самый последний билет на место в центре первого ряда.
Я смотрел, как Стэн и Олли разыгрывают сцены из моей собственной жизни, и заливался слезами.
А потом я видел, как они беседуют со своими друзьями возле костюмерной, но не стал им мешать.
Их тени всегда со мною. Некогда я посвятил им два рассказа, а для этой книги написал еще один.
Иначе говоря, то, что когда-то было метафорой, остается метафорой навсегда.
Немало интересного узнал я о себе самом от кинорежиссера Сэма Пекинпа, любителя подливать водку мне в пиво, который хотел снимать фильмы по моим романам.
— Сэм, — спрашивал я у него, — и как же ты собираешься это сделать?
— Выдеру из твоих книжек листочки, — отвечал он, — и затолкаю их в камеру!
Так я узнал, что для опытного киношника самые безумные страницы моих романов превращаются просто в чередование крупных и общих планов.
Впоследствии, когда я вел на телевидении программу «Театр Рэя Брэдбери», я обнаружил, что без проблем переделываю свои рассказы в телевизионные сценарии.
— Затолкай все эти листочки в камеру! — звучал в моих ушах голос Сэма.
Так я освоил и кинематографические метафоры.
И еще добавлю: я никогда не пытался соревноваться с другими писателями, мне только хотелось защитить их. Ведь так много моих любимых авторов были несчастными людьми с необычайно трагической судьбой. Пришлось изобретать разного рода машины, позволявшие путешествовать во времени хотя бы для того, чтобы сказать им «я люблю вас». Вы встретитесь здесь и с этими машинами.
И наконец, здесь тот самый, рожденный старыми фотографиями, фильмами, комиксами и встречами ливень образов, под который попадает человек, идущий по жизни без зонтика.
Я счастлив, что мне довелось пройти под этим ливнем, чудесно промокнуть и суметь дописать эту книгу до конца.
Рэй Брэдбери
Лос-Анджелес, апрель 2001
1
А как он ждал четвертого июля! — День независимости США, общегосударственный праздник (4 июля 1776 г. была подписана Декларация независимости США).
2
…фильмы с Лоном Чейни, горбун Квазимодо и призрак оперы. — Лон Чейни (Алонсо Чейни, 1883–1930) — знаменитый характерный актер немого кинематографа США, прозванный «человеком с тысячью лиц»; будучи сыном глухонемых родителей, с детства занимался пантомимой. Наиболее известные роли — Квазимодо в «Соборе Парижской Богоматери» (1923), призрак оперы в «Призраке оперы» (1925). Его сын Лон Чейни-мл. (Крейтон Чейни, 1907–1973) также снимался в кино, преимущественно в фильмах ужасов.
3
…слушал по средам передачи Фреда Аллена… — Фред Аллен (Джон Флоренс Салливен, 1894–1956) — американский юморист, начинал в водевиле; на радио («Си-би-эс») с 1932 г., собственную программу вел в 1934–1949 гг.
4
Стейнбек, Джон (1902–1968) — американский писатель, автор романов «О мышах и людях» (1937), «Гроздья гнева» (1939), «К востоку от Рая» (1952), «Зима тревоги нашей» (1961) и др., лауреат Нобелевской премии по литературе 1962 г.
5
Услуга за услугу; одно вместо другого (лат.).
6
Эмили Дикинсон (1830–1886) — выдающаяся американская поэтесса. При жизни фактически не публиковалась, но ее творчество, отличающееся метрической нерегулярностью, вольными рифмами, замысловатым ломаным синтаксисом, яркими нетрадиционными метафорами, оказало значительное влияние на поэзию XX в.
