Михаил Тырин - Дети ржавчины
Здесь же люди наглухо захлопнуты, спрятаны друг от друга. Каждый лелеет свой убогий мирок, гордится им, не подпускает никого. Несколько иначе ведут себя вольные погонщики, но на то они и вольные...
Я так углубился в размышления, что не заметил деревенского старосту, присевшего рядом.
- Ты всем доволен, Безымянный? - поинтересовался он, положив рядом свою палку.
- Да, все нормально.
- Больная Нога говорила, что ночью ты поднимался и кричал.
- Больная Нога? - я понял, что речь идет о моей кухарке. У нее, кажется, и в самом деле одна нога была перевязана.
- Я хотел узнать, что тебя разозлило ночью?
- Нет, ничего, - успокоил его я. - Мне просто срочно нужна была лампа. Мне сразу помогли соседи. Он помолчал немного.
- Всем ли довольна твоя женщина? Она все еще спит?
- За нее не беспокойся. Моя женщина - моя забота. Он кивнул, снова замолчал. Я оказался неразговорчивым собеседником, поэтому он через некоторое время поднялся и пошел прочь. Напоследок предложил почаще обращаться за помощью. Блеск монет-клинков дисциплинировал его.
За два следующих дня никаких перемен не произошло. Надежда лежала целыми днями напролет с закрытыми глазами и просыпалась, чтобы сделать несколько глотков из флакона. Я был настолько удручен этим, что злился из-за мелочей ругался на мальчишек и зевак, слонявшихся возле дома, и даже накинулся на старосту, когда заметил, что еда моя стала подозрительно скудной.
- В сегодняшнем супе совсем не было мяса! - произнес я. Прежде я никогда не говорил таким тоном с людьми. - Что-то быстро наши деньги у вас кончились. Сдается мне, вы их обменяли на пойло.
- Деньги не кончились, - тихо проговорил староста, вжав голову в плечи. Мясо кончилось. Люди как ушли за едой, так и не возвращались. Но ты не ругайся. До вечера их подождем - и новых снарядим.
Его слова остудили меня. Я, правда, не стал извиняться перед стариком - он бы не понял этого. В любой ситуации гордый погонщик не должен просить прощения у забитого крестьянина, это против правил.
- Что с ними может быть? - спросил я, нахмурившись.
- Все может быть, - печально вздохнул староста.
- Далеко они ушли? Может, стоит за ними съездить?
- Я ж говорю, до вечера подождем, а утром новые люди поедут.
Этот разговор отбил у меня охоту требовать хорошего питания и прочих удобств. Я вернулся в дом еще более сумрачным и сел перед ложем девушки.
Пожалуй, она все-таки изменилась. В ее невесомом прозрачном тельце стало чуть больше цвета. Теперь я уже видел, что по ее щекам разбросаны веснушки. Что волосы у нее рыжие и немного вьющиеся. Глаза также приобрели и цвет, и глубину, и стало ясно, что она совсем молодая девчонка.
- Так и будешь молчать, Надюха? - тихо и грустно произнес я. - Когда же мы поговорим с тобой?
У меня вдруг появилось чувство, что все это время я играю с механической куклой, способной на простые движения. И как ребенок надеюсь, что моя кукла оживет и станет полноценным собеседником и другом. Девушка еще ни разу не улыбнулась. Ее взгляд выражал очень мало. Если бы она умела говорить хотя бы глазами, какие беседы мы могли бы вести!
Впрочем, я-то постоянно разговаривал с ней. Просто так, болтал всякую чепуху. Мне предстояло многое ей рассказать, но это будет лишь тогда, когда она сможет ответить. Я так решил.
Наутро я пошел смотреть, как собирается в поход новая экспедиция. Мне было не очень-то приятно, что эти люди идут возможно на смерть для того, чтобы моя тарелка каждый день была полна, а я смотрю на них - и остаюсь. Лучше бы мне не показываться им на глаза, но усидеть в доме я не смог. Я бы поехал с ними, но не хотел оставить свою Надежду.
Моя кухарка по имени Больная Нога тоже была здесь. Она провожала мальчишку-сына. Беспрестанно поправляла на нем рубаху и говорила что-то на ухо, наставляла перед дорогой. Чувствовалось, что она чуть обеспокоена, но не испугана.
Не успела группа людей с мешками отчалить и скрыться за гребнем холма, как с противоположного конца деревни донеслись крики. Крестьянки, только что проводившие своих мужчин, побежали туда.
Оказалось, вернулась первая экспедиция. Не вся - только двое. Кто-то послал мальчишек за только что ушедшими.
- Все там остались! - кричал плачущий парнишка с перемазанным землей лицом. - Все на огородах.
Второй был повзрослее и поспокойнее. Он был из соседского дома, и я знал, что его зовут Землеед. Женщины окружили его, закидали вопросами.
- Мы нашли еды, - говорил он и заглядывал каждой в глаза, словно боясь, что не поверят. - Долго ходили, нашли целого лося. Почти свежего. Кабачки большие выросли - их два мешка собрали. Так там и лежат, если еще не украли.
- А потом с трех сторон свист поднялся, - продолжал уцелевший добытчик. Я гляжу - люди вокруг падают, и сам тоже лег. Мы все лежим на полянке, а в воздухе железные птички летают. Маленькие, жужжат... И много их, а кто из наших поднимется, того сразу насквозь пробивают. И летают: туда-сюда, туда-сюда... Твоего сразу проткнуло, твоего потом тоже, - он начал тыкать в женщин пальцем, перечисляя, кто не дождется своих мужчин и детей. - Крикунихи нет здесь? Скажите ей, что обоих мальчишек птицы проткнули.
- А моего?
- Твоего не видел. Он вроде сразу убежал, да так и пропал где-то. А мы с Колючим так и лежали два дня на земле, головы не поднимали. Ночью птички жужжать перестали, ну мы помаленьку поползли... Одноглаз тоже с нами полз, да куда-то делся по дороге. Может, придет еще...
Сквозь толпу пробрался староста.
- Где мешки? - воскликнул он, ухватив Землееда за одежду. - Где мясо? Далеко отсюда?
- Да нет, - пробормотал тот, чуть оробев от такого напора. - Меньше, чем полдня ходу. Да мы еще шли туда небыстро...
Староста оглядел собравшихся женщин, на его лице промелькнула досада.
- Надо отправляться туда, - сказал он. - И скорее, пока другие не подобрали.
- А пожалуй, могут и подобрать, - произнес Землеед. - Мы ничего не прятали. Как было - так и побросали.
Староста еще раз обвел глазами толпу, его взгляд задержался на мне. Но ненадолго. Ему и в голову не могло прийти предлагать вольному погонщику участвовать в собирательстве.
В стороне послышался шум. Между домов бежала стайка мальчишек, за ними чинно шествовали участники несостоявшейся экспедиции. Заметив обоих спасшихся, увидев их перепачканные, испуганные лица, они пришли в замешательство.
- Что, посланники? - спросил кто-то. Никто не ответил. Все было и так ясно. Крестьяне струхнули. Идти туда, где вот-вот снова могла появиться летящая смерть, они боялись. Староста, как я понял, не обладал такой властью, чтобы заставить их делать это.
- Я пойду, - медленно проговорил он. - Кто со мной? Ты хоть дорогу покажешь?
