Владимир Васильев - И тьма не объяла его...
Вдруг мелькнула странная мысль — а каковы они на вкус? Ведь тоже мясо… Нет! Узнавать их на вкус Оолле не хотелось. Мягкокрылы не охотились за летающими тварями. И это казалось взаимным, пока не обнаружилось, что твердокрылы пренебрегают общим естественным законом. Почему?.. Законы природы без причины не нарушаются — они формируют механизмы самосохранения жизни. Значит, что-то в существовании твердокрылов выпадает из естественного хода вещей и отношений… Что?! Оолла терялась в догадках. С другой стороны, можно было предположить, что всплеск агрессивности твердокрылов — следствие тех законов природы, для проявления которых раньше не было условий… Но так можно оправдать все, что угодно! Любую глупость и всякое безумие. А даже если и так — каковы эти таинственные изменения условий?! Здесь нет ответа, лишь новая форма того же вопроса…
И при все при этом Оолла так и не смогла до сих пор сделать заключения о разумности или неразумности твердокрылов. Их активная деятельность по собственному жизнеобеспечению приближала твердокрылов к большей части животного мира, постоянно занятого добыванием и хранением пищи и устройством собственных жилищ, совсем необязательно предлагаемых услужливой природой. Всякие там муравейники и соты вряд ли менее хитроумны, чем гнездовья твердокрылов…
А интеллектуальной составляющей в ментальном поле твердокрылов, в общей мощи которого Оолла уже не сомневалась, она никак не могла ощутить, воспринимая всю эту «цветовую ментальность» как свидетельство активной эмоциональности.
Есть ли что страшнее, чем абсолютная гипертрофия эмоций при отсутствии рациональных ограничителей?!.. Много-много позже Оолла поняла, что не менее страшна абсолютная рациональность при отсутствии эмоциональных ограничителей…
Пока же буйство красок в ментальном поле твердокрылов пугало ее, хотя временами и зачаровывало, увлекая в свою еще непонятную гармонию. Но, видимо, срабатывали какие-то психические предохранители, и Оолла с облегчениен освобождалась от наваждения. Хотя иногда была вынуждена признаться себе в том, что ее тянет погрузиться в эту цветовую стихию.
Но ведь у нее была цель! И, стремясь к этой цели, Оолла стала все больше внимания уделять деятельности твердокрылов в скалистых склонах, окаймляющих их долину. Наибольшая их активность наблюдалась в одном месте, где долина сужалась в ущелье с отвесными стенами. Они прилетали туда с утра и исчезали в темном провале небольшого отверстия на склоне. Время от времени кто-то прилетал, кто-то улетал.
Более бурная деятельность наблюдалась у подножия склона вблизи другого отверстия, из которого с ревом и брызгами вырывался подземный поток, превращающийся затем в извилистую и довольно бурную, хотя и небольшую реку.
Там внизу непонятным для Ооллы образом (просто, издалека днем она не могла рассмотреть) появлялись сверкающие груды хрусталя. Нетрудно было догадаться, что где-то внутри скал твердокрылы добывают камень и доставляют его к подножию. Как они это делают, Оолла не могла вообразить. А когда пыталась представить — попытки приводили к временному умопомрачению и приступам панического ужаса. Видимо, боязнь замкнутого пространства была родовой особенностью психики мягкокрылов.
Но факт оставался фактом: твердокрылы исчезали в скалах, и оттуда появлялся хрусталь. Потом они загружали его на деревянные плоты, которые, надо признать, с великим искусством сплавляли вниз по бурной речке, каждый в сопровождении четверых твердокрылов. Они летели над плотом, держа в лапах нити, соединяющие их с углами плота, и в особенно сложных местах сплава натягивали эти нити, управляя движением этого странного приспособления.
Далеко не весь хрусталь удавалось доставить к месту строительства очередного гнездовья, которые, по понятным причинам, располагались вдоль и вблизи реки, — часть плотов переворачивалась на порогах. И тогда незадачливые сплавщики, часто рискуя жизнью, извлекали плот на берег, выбиваясь из сил. На берегу они разбирали его по бревнышкам, точнее, по жердочкам и транспортировали по одной жерди обратно к началу сплава, где снова скрепляли в плот.
Действия, казалось Оолле, достаточно сложные и неординарные, но существенна ли в них доля рациональности? Ведь и муравей, как она неоднократно наблюдала, удивительно изобретателен, когда тащит веточку на строительство своего муравейника… Может быть, и муравей — интеллектуал?
Тогда что можно сказать о мягкокрылах, которым вся эта суета представляется слепым, в лучшем случае — полуслепым подчинением инстинктам?..
Да, инстинкты через эмоции побуждают разум к деятельности, но подлинная разумность возникает лишь тогда, когда эта деятельность служит обеспечению условий для свободного бытия разума.
И в который уже раз, наблюдая за твердокрылами, Оолла убеждала себя в том, что существа, затрачивающие столько сил и времени на удовлетворение ненасытных инстинктов, не могут быть разумны. Это было очевидно, но огонек сомнения не затухал…
Камни от берега к месту строительства твердокрылы доставляли в сетчатых приспособлениях, ухватившись лапами за концы разной длины и отчаянно размахивая крыльями. Таким образом они перетаскивали достаточно крупные куски.
Оолла вдруг подумала, что по весу эти куски, наверное, ничуть не меньше мягкокрыла!.. От догадки у нее возбужденно забилось сердце. Но куда и зачем они могли бы транспортировать тела мягкокрылов? Зачем — это главное!.. А скрывать они могли их как в своих гнездовьях, так и в этих темных отверстиях в скалах. Хотя зачем бы они могли им понадобиться в гнездовьях в таком, увы, немалом количестве, если они их не едят? Да и не видно в этих гнездовьях таких отверстий, в которые можно было бы протиснуть мягкокрыла…
Оставались таинственные отверстия в скалистых склонах. И Оолла сосредоточила свое внимание на них, пытаясь ощутить там хотя бы проблеск ментальности мягкокрылов. Но ментальное пространство было глухо ночью и прорезалось лишь черно-фиолетовыми сполохами злобы твердокрылов днем. На кого направлена эта злоба? Неужели они удовлетворяют свои инстинкты со столь отрицательными эмоциями? Это невозможно. И в других местах их деятельности этого не наблюдается. Только в местах охоты на мягкокрылов. Не оттого ли, что и тут, и там — один и тот же адресат ненависти?..
Почему же тогда нет никаких признаков ментальности мягкокрылов?.. И тут Оолла вспомнила об экспериментах со своими жертвами на охоте. Отсутствие ментальности могло быть объяснено фактом несвободы! Но неужели разумные, высокодуховные мягкокрылы столь же беззащитны против несвободы, как и те трусливые глупые твари, которых они употребляют в пищу?! Это предположение казалось нелепым и невозможным, но только оно давало сколько-нибудь разумное объяснение. И возникло оно не из пустоты, а из некой совокупности признаков, догадок, предчувствий, выстроившихся в логическую цепочку, которая и привела Ооллу к этим скалам с черной пастью, так пугающей и влекущей ее.
