Стивен Бакстер - Корабли времени
Мы прошли по Квинз-Гейт-Тирес к Колледжу, затем повернув от Ворот Королевы к Кенсингтонскому клину, в южную оконечность Гайд-Парка. В пути нас сопровождало шестеро солдат, с винтовками наперевес. Они шли сомкнувшись вокруг нас: двое чуть впереди, слева и справа, двое чуть позади – и два замыкающих. Но, видимо, это было еще не все: случись что-либо серьезное, сюда бы набежали толпы военнослужащих. Жара и духота постепенно начинали донимать – это все равно что жить безвыходно в огромном бетонном бункере. Я снял сюртук и развязал галстук. По совету Уоллиса я пристегнул тяжелые эполеты на сорочку, а подсумок с противогазом приладил на брючном ремне.
Улицы заметно изменились – и некоторые из этих перемен пошли на пользу городскому пейзажу. Во-первых, отсутствие конных экипажей избавило улицы от лишней грязи. Моторные также не чадили в воздух, а электричество отменило топку дровами и углем – и копоть каминов уже не оседала на лицах и мостовых. Воздух под куполом от этого все равно не стал менее спертым, но зато вокруг царила образцовая чистота. Даже не верилось, что это настоящий город, а не театральные декорации. На главных авеню булыжник был заменен каким-то новым, эластичным, прозрачным материалом. Бригада уборщиков скользила по нему вместе с ручными тележками, оборудованными щетками и разбрызгивателями. Дороги были наводнены велосипедистами, рикшами и электрическими трамваями – три основных средства передвижения. На трамвайных проводах вспыхивали голубые искры, пешеходы спешили вдоль рельс по тротуарам. Благодаря переходам над дорогами даже в этой стигийской тьме город стал живописнее и походил некоторым образом на Италию.
Позже Моисею удалось узнать о жизни города несколько больше, чем мне, и он рассказал о торговых центрах Вест-Энда [11], которые оживленно работали, несмотря на лишения войны и о новых театрах вокруг Лейстер-Сквер, с украшенными подсветкой фасадами и горящими буквами афиш. Впрочем, по признанию Моисея, пьесы в основном шли скучные, дидактические и общеобразовательные. В двух театрах безостановочно «крутили» Шекспира.
Мы с Уоллисом прошли Ройял-Альберт-Холл [12], всегда пугавший меня своей монструозностью. Я всегда находил это сооружение чудовищно громадным – какая-то розовая этажерка для шляп! В сумраке под Куполом, где царил постоянный вечер, плавно переходящий в ночь, эта штабелина была выхвачена из темноты, высвеченная бриллиантовыми лучами сигнальных фонарей Олдиса (как пояснил Уоллис), придававшими еще более гротесковый вид этому самодовольно сиявшему мемориалу. Затем мы устремились через парк к Воротам Александры, направились обратно к мемориалу Альберта и наладились по Ланкастер-Уолк к Северу. Впереди по сводам Купола порхали лучи Бормоталок и раздавалось громыхание громкоговорителей.
Уоллис дорогой посвящал меня в детали. Он оказался вполне приличным попутчиком и провожатым, не занудой и не молчуном. Если бы мы встретились в прошлом веке, то могли бы стать друзьями.
Гайд-парк запомнился мне уютным, тихим и привлекательным, с широкими прогулочными аллеями и скамейками под сенью одиноких деревьев. Кое-что из прошлого я нашел здесь и на этот раз: – медно-зеленый купол Эстрады, где я слушал концерт хора уэльских горняков, распевающих гимны. Но сейчас парк утопал в тени, изредка освещаемый островками света вокруг фонарных столбов. Трава в отсутствии солнца высохла, съежилась и неразличимо слилась с землей, в некоторых местах и вовсе укрытая фанерой. Я спросил Уоллиса, не проще ли было все забетонировать, и тот объяснил: лондонцы еще верят, что однажды крыша мира будет над ними снята и к парку вернется былая краса.
У самой Эстрады был разбит какой-то лагерь. Сотни палаток, тентов, навесов столпились вокруг каменных строений, оказавшихся коммунальными кухнями и банями. Взрослые, дети, собаки сновали между натянутыми веревками палаток, изображая бессмысленный процесс существования.
– За последние годы в Лондон прибыла масса беженцев, их некуда девать, – пояснил Уоллис. Плотность населения стала намного выше. И все же без работы никто не остается. Война требует постоянного притока рабочей силы.
Тем временем с Ланкастер-Уолк мы вышли к Круглому пруду, находившемуся в самом центре парка. Некогда отсюда открывался прекрасный вид на Кенсингтонский дворец. Пруд был по-прежнему на месте, но уже за оградой. Уоллис сообщил, что теперь он служит источником воды для нужд возросшего населения. А дворец был всего лишь оболочкой, по-видимому, разбомбленный внутри и опустевший.
Вскоре мы остановились и пригубили по стакану тепловатого лимонада. Вокруг сновали толпы, перегоняемые велосипедистами. На одной лужайке была устроена игра в футбол – штангами для ворот служили кучки противогазов. Оттуда слышались взрывы смеха. Уоллис сообщил, что люди по прежнему ходят в Уголок ораторов слушать выступления Армии Спасения, Национального Светского Общества, Католической Гильдии Свидетелей и прочих Лиг, ведущих кампанию против шпионов, предателей и любого, приносившего пользу или хоть малейшее послабление врагу.
Здесь я застал самых счастливых людей. Они отдыхали – несмотря на вездесущие эполеты и маски, несмотря на пустую выцветшую почву под ногами и жуткую серую крышу, нависающую над головой, точно каменное небо, готовое свалиться когда-нибудь сверху, – несмотря на это, настроение у всех здесь было праздничное, и дух снова возвращался к нации.
7. «Бормоталка»
К северу от Круглого пруда были расставлены ряды парусиновых кресел, для зрителей, наблюдавших выпуски новостей, демонстрируемые лучами на Купол над головой. Почти все места были заняты: Уоллис заплатил билетеру – и мы заняли два кресла. Голову приходилось задирать высоко вверх.
Солдаты разместились поблизости, бдительно поглядывая на зрителей и прохожих, ни на секунду не выпуская нас из виду.
Пыльные персты лучей высунулись из лампочек Олдиса (которые располагались, по словам Уоллиса, на Портленд-Плейс) и расплескались серым и белым тонами по чернеющей крыше. Многократно усиленные голоса и музыка хлынули на публику, замершую в парусиновых шезлонгах. Первые кадры показали худощавого человека диковатого вида, жмущего кому-то руку, затем камера переместилась к какому-то кирпичному строению. Звуковая дорожка была не совсем синхронизирована с кадром, и речи, которые произносились, не совпадали с движением рта. Зато все с успехом глушила музыка, которой надлежало поднимать боевой дух нации.
Уоллис наклонился ко мне:
– Нам повезло! Это как раз хроника об Имперском колледже. Курт Гедель [13] – молодой ученый из Австрии, вы можете встретиться с ним. Недавно мы украли его у Рейха – он сам пожелал переметнуться, недавно сделав безумное заявление, что Кайзер мертв, и на его месте сидит самозванец. Довольно странный парень этот Гедель, говоря между нами, но великая голова!
