Альфред Бестер - Дьявольский интерфейс (The Computer Connection)
— Кто рассказывать первый? — спросила она.
— Ты.
— Мистер Гилель быть прав. Мой брат найти меня.
— Где он тебя нашел?
— Бокстон.
— Я и не подозревал, что ты там.
— Машины держать нас отдельно. Ты и я.
— Верно. Ну и что произошло между вами? Он пытался развеять твою тревогу?
— Нет. Я бояться Секвойя. Он не просто дурной мальчик. Он есть холодный. Совсем холодный. Нет сердца.
— О-о!
— Он больше не быть мой брат.
— Сейчас — да. Но снова станет твоим любящим братом, когда все это наваждение закончится.
— Он сказать мне, что растереть по стенка весь род человеков, что человеки напрашиваться на беда много, много тысяч лет. Будет смерть и уничтожать. Никакой пощады.
— Боже мой! Нет сомнений в том, что у нега и электронной сети слово с делом не разойдется!
— Он приказать мне идти в Эри, где я быть в безопасности. Сеть не проникать в резервация. И еще несколько мест, куда она не проникать. Сахара, Бразилия и… и… Я забыть, потому что не слушать.
— Почему?
— Я выйти из себя. Я сказать ему… Почему ты смеяться?
— Да просто я знаю, какая ты, когда взбесишься.
— Я сказать ему, что он есть изменник меня, своя семья, свой народ и весь прекрасный мир, который мне показать мой муж.
— О-ля-ля! Ты действительно раскипятилась.
— Я сказать ему, что я не быть больше скво. Мой муж сделать из меня независимый персона, который уметь думать сам, и я будет делать все возможное, чтобы его останавливать и наказывать, даже если нужно ополчать на него все племена и народы Эри. Если мы мочь побивать интернациональный мафия, то мы легко побивать и его подлый друг компутер.
— Молодец, Натомочка, здорово ты ему врезала! А если рассуждать спокойно — племена и народы Эри действительно могут помочь в нашей борьбе?
— Обязательно. Мы жить много поколений без электроника, за ограда, и иметь только самое нужное. Поэтому компутер не мочь обманывать индейцы. Они его презирать. Наши мужчины рваться в бой.
— Неужели их не смущает, что придется выступить против сына великого вождя?
— Они не будет его убивать. Они просто положить его на решетка и медленно жарить, пока он не приходить в разум. Сейчас он очень холодный. Немного горячо ему помогать.
— Ты упомянула в разговоре с ним наше основного изменника — предателя из Команды?
— Нет.
— Ну и как он реагировал на твою вспышку?
— Никак. Он повернуться и уйти, как будто я был часть мебели.
— И куда он направился?
— Натома не знать.
— Обратно к своим криокапсулам?
— Натома не знать. Он уйти, и я вернуться в Эри.
— Правильно. Здесь ты и останешься.
— Нет.
— Почему это «нет»?
— Хочу быть с тобой.
— Натома!
— Эдуард!
Тут мы так повздорили, что в итоге чуть не ссыпались с ветки. Я исступленно перечислял все смертельно опасные подлости, на которые способно чертово электронное братство. Никакого результата. Когда я рассказал, что вигвам сгорел, а от роскошного севрского сервиза остались одни черепки, она и бровью не повела. Натома только еще больше насупилась и выразила еще большую решимость идти до конца. Она так трогательно походила на меня былого — когда я был горяч и в трудных ситуациях поступал по принципу или грудь в орденах, или голова в кустах. Так что я в итоге сдался. Я же говорил, что моя черокская женушка приворожила меня — они, индеанки, это умеют.
И моя умница сумела перехитрить коварную электронную мафию. Мы-таки пробились в Тщикаго. Сперва мы направились в Буффало, оттуда в Питтсбург, из Питтсбурга в Чарлстон. Затем мы намеревались добраться до Спрингфилда, сесть там в машину на воздушной подушке и мигом домчаться до Тщикаго. Однако кто-то напортачил с билетами, и на чарлстонской челночной станции у нас возникли трудности перед самым вылетом. Натомин испангль был не лучше двадцатки, поэтому я оставил ее в челноке и сам пошел разбираться с претензиями.
Я заспорил с хамоватыми клерками, которые пытались доказать мне, что компьютер никогда не ошибается и наши билеты не оплачены. Этих придурков не переубедишь, а потому я швырнул им тысячную банкноту и потребовал новые билеты — только быстро. Пока я ждал, сработала автоматическая система отправления и челнок поднялся в воздух. Когда он был метрах в тридцати от земли, полыхнуло пламя и взрыв расшвырял по небу осколки аппарата. Часть осколков проломила стену аэропорта. Похоже, что-то ударило меня по голове, и я потерял сознание.
11
Его настоящего имени никто не знал, да и не спрашивал. В уголовном мире не принято интересоваться именами. Все звали его Капо Рип. Капо — слово итальянское и значит «начальник» или «голова» (в смысле башковитый). Кто он и откуда — про то никто не знал. Его звезда взошла мгновенно — за пару-тройку недель. Ходила дюжина баек про его прошлое, но их автором был он сам, а потому в эти истории мало кто верил, зная его репутацию отъявленного вруна. По одной версии он вырос в сиротском приюте (тогда как подобные заведения упразднили больше ста лет назад). По другой — он вырос в уличной банде, а потом был усыновлен интернациональной мафией. По третьей — он был сыном гориллы, искусственно осемененной человеческой спермой. Капо Рип отличался поразительным хладнокровием, равнодушием к женскому полу, как, впрочем, и вообще к общению. Друзей у него не имелось, да он и не стремился к дружбе. Не человек, а глыба льда. Зато память у него была — упаси Господи; побеждал в любых азартных играх, где возможен просчет в уме, и поэтому играть с ним садились только лопоухие новички, а в игорные дома его попросту не пускали — он мог разорить любое заведение.
Однако умение мгновенно просчитывать варианты удерживало Капо от убийств. Убить ему было — раз плюнуть, но счетная машина под его угрюмо наморщенным лбом заранее просчитывала неприятности и подсказывала: овчинка не стоит выделки.
— Я прочел в одной умной книжке, что вероятность сесть на электрический стул за убийство шесть к пяти. А я не играю, когда вероятность меньше, чем шесть к пяти — в мою пользу.
Да, как ни странно, Капо Рип умел читать. Он не заключал пари даже тогда, когда вероятность выигрыша была пятьдесят на пятьдесят. Он тщательно следил, чтобы перевес был всегда на его стороне и допускал только оправданный риск.
Это свойство характера сделало его идеальным преступником, кумиром уголовного мира. Он занимался только благородными делами: кражи, ограбления, вымогательство, шантаж, подкуп чиновников. И пользовался, соответственно, огромным уважением. Прежде всего потому, что преступный мир неоднократно убеждался в его честности: никогда не «кинет», обязательства выполняет в срок и в точности, от данного слова привычки отпираться не имеет. Не то чтобы он был благороден — ни стыда, ни совести у него не было. Просто Капо понимал, что себе дороже обманывать. Вероятность расплаты шесть к пяти. А это неоправданный риск. Доверие покупается только четностью, и он был поневоле честен.
