Альфред Бестер - Дьявольский интерфейс (The Computer Connection)
В ту страшную ночь я бы отказался от дальнейшей борьбы, если бы не мысль о презрении, которым меня обольют Гилель и Натома, когда узнают о моем малодушии. Поэтому на следующее утро я решил вернуться в Тщикаго. Однако самолет, в который я сел, был захвачен террористами и посажен в городе Каннибал, штат Миссури. Там представители авиакомпании рассыпались в извинениях перед пассажирами. Нас посадили в самолет, следующий специальным рейсом в Тщикаго. Но электронный автопилот что-то там напутал, и мы приземлились в Дулуте. Опять служащие авиакомпании изощрялись в извинениях и переводили пассажиров на борт другого лайнера.
Но на этот раз Гинь проявил смекалку. Стало быть, меня хотят держать подальше от Тщикаго? Ладно. Я купил билет на челнок до Буффало — и электроника милостиво дозволила мне доехать туда без приключений.
И вот я оказался у дальнего конца резервации Эри — и мог передохнуть. Тамошние ворота охранял один из моих тотемических братьев, бывший у меня на свадьбе, — он узнал меня, заулыбался, четырежды постучал кулаком по кулаку, посадил меня в вертолет и доставил в мраморный викиап Угадая.
Должно быть, вид у меня был еще тот. Мамочка лишь раз взглянула на меня, прижала к своим сдобным телесам и залилась слезами. Она раздела меня
— как куклу, выкупала, уложила в постель, стала нянчить и кормить всякими кашками. Прошло совсем немного времени, а я ободрился, на щеках у меня опять заиграл румянец. Подобной заботливой мамочки у меня никогда не было. Я прикипел к ней всем сердцем. Часом позже появился державный папочка в сопровождении головастого карлика, похожего на сказочный персонаж.
Карлик представился:
— Я профессор Ларсен. Преподаю лингвистику в университете. Надеюсь, вы не больны, мистер Курзон?
— Просто устал, полностью вымотался.
Ларсен поговорил с папочкой на черокском языке, затем сказал мне:
— Вождь осведомлялся, как дела у его новоприобретенного сына. Я ответил, что вы очень утомлены.
Папочка удрученно поцокал языком, потом еще что-то спросил. Ларсен перевел.
— Теперь Вождь желает знать о своем сыне и дочери.
— Насколько мне известно, оба более или менее живы-здоровы.
— Звучит как-то двусмысленно, мистер Курзон.
— Согласен, профессор Ларсен, но действительное их положение настолько запутанное, что мне придется до вечера объяснять, что к чему. Поэтому скажите коротко: живы-здоровы и счастливы.
Карлик переговорил с папочкой, потом спросил от его лица:
— Почему вы приехали без них?
— Скажите, что я как раз еду на встречу с ними.
— Они вас пригласили?
— В некоторой степени да.
— Опять двусмысленность, мистер Курзон.
— Это часть уже упомянутой сложности. Я хотел бы занять некоторую сумму денег.
— Вы же известны как миллионер, мистер Курзон. Разве это не так?
— Я и есть миллионер. Но тут опять слишком сложно объяснять.
— Хотел бы я узнать детали этой запутанной ситуации! Просто умираю от любопытства. Извините. — Профессор передал мои слова державному папочке. Тот пространно ответил. Ларсен обратился ко мне: — Вождь сказал: несомненно. Он готов одолжить вам денег. Сколько вам нужно?
— Сто тысяч.
У Ларсена челюсть отвисла. Зато папочку сумма нисколько не смутила. Он ответил спокойным кивком, и я полюбил его пуще прежнего. Великий Вождь вышел на минуту из комнаты и вернулся с десятью пачками золотистых банкнот
— в каждой по десять тысяч. Он положил их на столик у изголовья постели, а сам присел на кровать возле меня, ласково заглянул мне в глаза, положил руку мне на голову и что-то тихо пророкотал.
— Вождь говорит, — перевел Ларсен, — что, невзирая на ваш усталый вид, супружеская жизнь с его дочерью, похоже, пошла вам на пользу.
— Скажите ему, пожалуйста, что его дочь стала еще краше, чем прежде.
— Я не стану переводить, мистер Курзон. В резервации не принято восхищаться красотой своей скво.
— Спасибо, профессор Ларсен. Тогда скажите ему, что Натома удивительно работящая.
— Это ему придется по душе.
В этот момент дверь распахнулась, и в викиапе появилась работящая скво собственной персоной — она ворвалась как растревоженная богиня. Впрочем, многие ли богини так элегантны и грациозны, как моя женушка?
Она бросилась ко мне.
— Что такое. Хинь? Что случиться? Ты болеть? Почему на кровать? О, я тебя задушить? Где ты быть? Куда ты направляться? Ты знать, что я приезжать? Как ты узнать? Почему ты молчать?
Когда она отпустила меня и я смог вздохнуть и что-то сказать, я ответил на тысячу ее вопросов встречным вопросом: что она здесь делает?
— Я не мочь не приехать, — сказала Натома. — Я хочу взять в Эри новый запас здравый рассудок. Я видеть мой брат. И я очень бешеный!
Мне до смерти хотелось узнать подробности, но на разговоры времени не оставалось — наступил священный час трапезы. Папочка, профессор, малолетние братья и я сидели за столом, а мамочка и Натома подавали кушанья. Моя несравненная женушка сочла своим долгом вернуться ко всем традициям резервации. На ней был наряд из оленьей шкуры, она скромно потупляла мордашку и исправно краснела, когда малолетние бутузы отпускали шуточки по поводу интимной жизни молодоженов, которые Ларсен решительно отказывался переводить.
После трапезы я сделал ей знак, что приглашаю на вечернюю прогулку, она согласно кивнула, но жестом попросила обождать: ей — вместе с мамочкой
— предстоит перемыть посуду. Когда Натома наконец окончательно освободилась и мы вышли из викиапа, она скромно следовала за мной, отставая на три шага, как и положено по обычаю. Лишь когда нас больше не было видно из викиапа, она кинулась мне на шею и чуть не повалила меня на землю.
— Я любить тебя. О, как я любить тебя! Я любить тебя, даже если ты омерзительный. Ведь ты освободить меня от Эри!
— Ну, ты бы, милая, и без меня вырвалась из плена традиций и обычаев.
— Как? Я никогда не знать, что есть другой мир. Нет, ты эмансипировать меня и теперь я весь твой.
Любопытное явление. Она еще вполне безграмотно говорит на двадцатке, но слово «эмансипация» уже проникло в ее словарь!
— И я весь твой, — сказал я. — Наша любовь и преданность взаимны.
Она привела меня туда, где любила прятаться в детстве — к высоченному ливанскому кедру. Мы залезли повыше и, укрытые его листвой, сидели рядышком, взявшись за руки, не боясь осуждающих взглядом эрийских замшелых консерваторов.
— Кто рассказывать первый? — спросила она.
— Ты.
— Мистер Гилель быть прав. Мой брат найти меня.
— Где он тебя нашел?
