Андрей Годар - Под тенью феникса
Когда мы въехали в поселок, то жители даже не пытались остановить машину чтобы задать вопросы, не говоря уже о том, чтобы блокировать дорогу или открыть огонь. Каждый прятал взгляд, увлечённо занимался своим делом – даже те, кто сидел на лавочке у забора и смотрел на качающиеся от ветра деревья. К дому старосты нас проводили как экскурсантов – вот, мол, сейчас покажем, как лучше пройти – никаких мер безопасности либо попыток их предпринять. Разговор с начальством свёлся почти исключительно к тому, что я говорил, а эта их главная баба, Наталья, кажется, только кивала и поддакивала. Без выяснения деталей и торга согласилась со всеми нашими условиями, уточнила только, как часто будем за продуктами приезжать. Дала расписку, решили. Только когда через три месяца приехала машина за продуктами, её загрузили едва ли на четверть… Люди оказались как бы не готовы – отдали, кто что смог, и все дела. Привыкли к грабежам, привыкли к пассивности, напрочь отучились планировать дела на будущее. Для ситуации, в которой они существовали до того, такой подход может и был верным, но ситуация изменилось, а её понимание осталось прежним.
Пришлось отправлять к ним людей для налаживания нормального хозяйства, снабжать инструментами и мелкой техникой, оказывать техпомощь, налаживать медицину. На устаканивание ушло ещё несколько месяцев. Зато был получен удовлетворительный результат – посёлок заработал так, как было нужно. Более того, люди ощутили важность и нужность ответственного сотрудничества, в котором нет места ни лени ни, упаси Господи, бунту. Так, или примерно так, мы действовали и во многих других трудныхслучаях , коих было большинство: налаживали обветшалое хозяйство, завязывали быт на постоянной помощи из лагеря и на выходе получали относительную стабильность.
Конечно, мысли о том, чтобы обращаться с людьми так, как они к тому привыкли, то есть просто отнимать что нужно, у нас возникали регулярно. Но чёткая линия сотрудничества и солидарности, заложенная Томми во все его планы, не позволяла таким мыслям разрастаться. Грабежи – это путь в никуда, говорил он, а затем выдавал обстоятельную речь о том, что на паразитизме никакого развития не построишь и что нечего поступать подобно тем, с кем мы боремся ради нового мира.
Слова он подбирал убедительные, однако с некоторым трудом: было видно, что грабеж ему омерзителен сам по себе, но убеждать людей голыми эмоциями и давлением авторитета он избегал, всегда старался первым делом сеять рациональное зерно. Стоит ли говорить, что вокруг себя он собирал людей, которые способны были таким доводамвнимать?
Условное деление всех выживших работало хорошо, было просто думать что есть «мы» а есть
«они», создающие и разрушающие, люди и… вроде как нелюди. Существовала очень чёткая грань между теми, кто вёл хозяйство и между грабителями, которые психологически утратили способность рассчитывать на что-либо, кроме своей агрессии. Слишком уж обособленно они держались, слишком давно отрезали себя от нормального, цивилизованного общества. На допросах никто их об этом не спрашивал, но я уверен в том, что внутри банд существовало что-то вроде кодекса, который строго осуждал тех, кто захотел завязать с разбойным прошлым. В результате, члены таких банд разительно отличались от остальных людей даже внешне – почти всегда одеты в армейские камуфляжные костюмы, на армейский же манер вооружены автоматами и гранатами, часто имеют заметные ранения в виде шрамов, оторванных ушей, выбитых глаз или хромоты после пулевого ранения. Если бы они не спешили скрыться, увидев ещё издали наших ребят, и попытались, например, выдать себя за отряд какого-нибудь местного атамана, это вполне могло получиться. Но всех атаманов округи мы знали и поддерживали с ними отношения разной степени теплоты, так что обман в любом случае был бы моментально раскрыт. Так что образ врага у нас был совершенно чёткий.
К сожалению, жизнь не всегда позволяет делить всё, с чем мы сталкиваемся на черное и белое.
Иногда глаз мозолит досадный серый цвет, и тебе приходится делать непростой выбор, ибо просто так принять внезапно появившийся третий вариант нет возможности. Еще хуже, когда к одному решению тебя склоняет рассудок, а к другому – противоположному – чувства. Кажется, именно такие ситуации называются словом «дилемма». Прошлой осенью именно перед такой дилеммой встал один наш отряд, а позже и весь лагерь.
В октябре 2029-го один наш отряд под командованием атамана Ерша выехал с разведкой далеко в западном направлении и вернулся через два дня с пустыми рожками и богатой добычей. Сразу по возвращению Ерш отправился докладываться Томми. Я как раз дежурил на въезде, и сразу отметил свежие пробоины на автобусе и странную нервозность атамана. Стоит заметить, что особой наблюдательностью в общении с людьми я ранее не отличался, но отстранённость Ерша, его взгляд поверх головы и отрывистые фразы отметил сразу. Прошло что-то около часа, когда Симон вызвал меня по рации и сказал, что нужно явиться в штабной барак. Бараки у нас, к слову, были совсем простые, переделанные из гаражей и одноэтажных корпусов недостроенного непонятно чего на отшибе города. Временное решение недолгих перспектив.
Томми сидел за своим столом, вопреки обыкновению не прямо, а вполоборота, вытянув ноги в проход, и сосредоточенно лущил пальцами семечки. Его ничего не выражающий взгляд буравил стену напротив – её участок слева от большой карты региона, на котором не было ничего, кроме ноздреватой бетонной поверхности. Услышав, что я вошёл, он указал на один из стоящих рядом стульвев:
– Здравь будь, боярин. Присядь. Интересно услышать твоё мнение.
– Здравствуй. Что-то случилось?– я пододвинул стул и тоже сел вполоборота, опёршись локтем на стол. Только сейчас я обратил внимание, что на нём стояла маленькая видеокамера, которую мы обычно используем на допросах.
– Ну как сказать случилось… Скажем – нештатная ситуация. Ничего такого, но разобраться с итогами нужно. Семечки будешь?
– Давай.
Я взял из стоявшей на столе миски полную горсть семечек и подтянул поближе блюдце для скорлупок, Томми включил видеокамеру, разложил экранчик и развернул его ко мне. На дисплее появилось бородатое лицо Ерша,– куда более спокойное, чем на КПП. Голос за кадром произнёс: «Так, давай ещё раз: обстоятельнее и на камеру».
Ерш кивнул и заговорил:«Значит, свернули мы от трассы, едем по грунтовке, она там не совсем запущенная. Через два километра посёлок, людей ни души. Мы высаживаемся на разведку –подчищено, окна побиты, двери повыломаны… Ну видно, кто-то прошёлся здесь задолго до нас, и прошёлся плотно. Причём не то, что технику и уголь забрали, а вообще почти всё: в домах все шкафы, все сундуки раскрыты, тряпьё кругом валяется: ну натурально, полноценный обыск устраивали. Только домов там было, наверное, штук под восемьдесят-сто… обычно, когда рядом дорога, то дома подчищают постепенно, и это заметно. И остаётся много мелких предметов вроде вилок-ложек, инструмента, лопат всяких – ну, того, что шакалью обычно без надобности. А тут вообще ничего такого не осталось, только совсем рухлядь и мусор.
