Марина Казанцева - Стамуэн
— В пределах сюжета ты можешь вытворять что угодно. Но, разрушить сюжетообразующую линию — значит пробить брешь между сном и реальностью. Последствия тебе не понравятся!
— Фарид, мальчик мой! — взмолилась прекрасная жрица Лэ. — На кой ляд тебе вся эта дребедень, что ты тут устроил? Мы всё равно будем тебя доводить, пока не сдашься! Тебе ведь хотелось поскакать по веткам, подраться вволю, поорать! Гулко поколотить себя в грудь кулаками. Ну получил ты это всё, ну хватит! Проснись, прошу тебя! Берроуз всех простил, но тебя не простит!
— Нет, я спасу Джейн!
— Режь давай! — с ненавистью проговорила Джейн. — Я пластика наелась, мне всё равно теперь!
— Молчи, развратница! — возопила Эсмеральда. — Если бы не ты, давно бы всё и прекратилось! Зачем ты счастливо смеялась?!
— Я притворялась! — разозлилась Джейн, соскакивая наземь. — Лэ, дай мне ножик, я сама зарежусь!
Жирная низенькая Эсмеральда вдруг с неожиданной прытью развалилась поперёк жертвенника и, широко раскинув руки, заколотила по земле толстыми пятками.
— Ва-аааа! — издевательски заорала она своим грубым голосом. — Я не могу! Такое зрелище и без поп-корна!
Так же неожиданно она вскочила, схватила висящие на шее Тарзана ножны и притянула его к своему широкому чёрному носу.
— Ну признай, Фарид, признай, слизняк! С четырьмя бабами тебе не справиться! — прорычала она.
— Тала, ты Спутник Спящего! — закричала Джейн. — Сделай что-нибудь!
— Ну всё! — взревела обезьяна. — Ты вынудил меня, Фарид!
— Я обезьян из племени Тарзан! — поспешно закричал он.
— Вот именно. — свирепо ответила горилла и крепко приплюснула его по лбу рукояткой жертвенного кинжала.
Фарид обрушился во тьму.
— Это и есть нарушение граничного условия? — недоверчиво спросил незнакомый голос.
— Эдгар, поверь мне, это просто кошмар какой-то был!
— Эй, кто вы?! — испуганно заговорил во тьме Фарид.
— Спящий, — торжественно провозгласил голос, — ты нарушил ход сюжета…
— А он нарушил? — поинтересовался всё тот же незнакомец.
— Условно — да. Он меня довёл! Кхм… Значит, так…ты остаёшься с лицом героя.
— С каким лицом?!
— С лицом обезьяна!!!
Глава 17. Волшебник Рушер
— Вода!
Калвин кинулся к высокой чаше, полной вожделенной влаги, и уже хотел припасть к ней губами, но внимание его отвлеклось на пять фигур, неподвижно лежащих неподалёку. Рушер был довольно любопытен и подошёл, чтобы осмотреть их. Кое-какие догадки подтверждались!
Вот, значит, где наши пропавшие! Лежат, голубчики, и дрыхнут! Зачем им беспокоиться о прочих?! Вот Коэн, собственной персоной! Причём, едва ли не в обнимку с Маргарет! Вот почему она так поспешно удрала от них с Фаридом! У них с этим паршивым жидом уже всё сговорено!
А вот и вторая пропавшая парочка — Нэнси и Мелкович. Тоже спят очень живописно. Похоже, они только притворялись, что ругаются, а на самом деле очень даже недурно спелись. Прав был Фарид, все они обманщики. А вот и он сам. Спит, как суслик. И на всех ему начхать!
Впрочем, Калвин тоже не собирался куда-то там идти и кому-то нести воду. Это ведь простой вопрос выживания. Выживают те, кто лучше приспособлен. Вот, например, Калвин. Если бы он положился на профессора и ждал бы, когда тот добудет воду, то и валялся бы, как Эдна в своей палатке. Он совсем не дурак, подобно Гесеру, и сразу понял, что врачиха не спит. Она уползла в свою палатку, чтобы умереть.
Калвин вернулся к чаше. Не так-то много здесь воды. Всем не хватит. И пока там накапает сверху! Так что это даже хорошо, что не все здесь собрались. Пусть пока спят, а потом он придумает доводы, чтобы не сообщать остальным, что вода найдена. Нет, какие всё-таки кретины! Даже не догадались запасти воду в бутылки, позволили ей просто переливаться на пол! Сейчас он напьётся, потом запасёт воду во все ёмкости. А потом они посмотрят, кто здесь самый умный и предусмотрительный. И тогда он выдвинет свою кандидатуру, когда все станут избирать самого главного.
Он наклонился над чашей, с удовольствием потянул носом, и запустил губы в зеркальную водную гладь. Вода так восхитительно пошла по пищеводу! Он не оторвался, пока досыта не напился. После чего, одурев от обилия питья, поискал глазами место, где можно отдохнуть. Его покачивало. Сон настигал Рушера. Калвин сделал три шага прежде, чем улечься на пол. Голова его опустилась на руку. Он стремительно улетал вниз.
Мелькали куски реальности. Вспучивались и опадали пузыри пространства. Гейзером било время. Вихри разноцветности и всполохи неодинаковости. Инвариантность силуэтов прошлого и будущего. Сталкивались, вспыхивали, гасли фонарики одушевлённости.
Рушер плыл по реке бесцветности. Всё неопределённо. Всё исчезает, появляется, присутствует и истаевает. Ему было одиноко и приятно. Он не сопротивлялся. Почувствовал присутствие. Захотят, так скажут…
Его зовут. Он усмехнулся и не ответил. Зачем?
«Калвин, ты не один тут.»
— Мне всё равно.
«Кто ты и что ты, Калвин?»
— Тебе надо — ты и думай.
«А разве тебе всё безразлично? Так приятно плыть по волнам? Можно изменить немного. Давай-ка, пустим водопад помоев? Немного родственно твоей душе?»
— Я сдаюсь перед произволом. Я беззащитен.
«Ловко повернулось дело! Я не вынуждаю. Я предлагаю.»
— В обмен на что?
«Это же просто сон, Калвин! Просто сон. Захоти — забьют фонтаны цветов.»
— Зачем?
«Ты прав. Есть большее. Ты можешь изменить себя. Превратиться в кого угодно.»
— Всё, что хочу?
«Всё, что хочешь.»
— А если пожелаю слишком много?
«Желай.»
— А какова цена?
«Ты не Фауст, я не Мефистофель. Цены нет. Всё решает желание. Ведь это же просто сон.»
— Тогда я хочу всё.
«Образ, Рушер, образ.»
— Волшебник.
«Какой — добрый, злой?»
— Опять условия?! Я не согласен!.. Всесильный. Непобедимый.
«Мерлин? Саурон? Волан-де Морт? Гэндальф?»
— Я сам. И никаких ограничений!
Молчание.
«Высоко-высоко, под прозрачным небом. Высоко-высоко, над просторной землёй. Высоко-высоко, в хрустальных воздушных потоках. Высоко-высоко летает птица Луллиэлли. Не слышен её голос живущим на земле. Не слышен. Не видно прозрачных её крыл глазам по-земле-ходящих. Не видно. О, не видно! И никогда — о никогда! — не сядет она на нашу землю. Не коснётся её своими прозрачными ногами, о не коснётся! Только Герой, идущий по своему пути до самой смерти, услышит голос и увидит птицу! И коснётся священной птицы Луллиэлли. И услышит, и увидит, и коснётся…»
