Аркадий Стругацкий - Христо-люди
Я неохотно проснулся на каменном полу, чувствуя себя окоченевшим. И тут же уловил мысль Майкла:
- Ты собираешься спать целый день?
Я огляделся и увидел полосу дневного света под занавеской.
- Который час? - Спросил я его.
- Около восьми. Уже три часа, как рассвело, и у нас уже была схватка.
- Что случилось? - Спросил я.
- Мы обнаружили засаду, и послали ей во фланг отряд.
Отряд столкнулся с резервом людей из окраин, который направлялся на помощь засаде. Они решили, что встретились с нашими главными силами. В результате они бежали, а у нас двое или трое убитых.
- Значит, вы приближаетесь?
- Да. Вероятно, они опять соберутся где-нибудь, но пока они отстали. Сейчас нет никакого сопротивления.
Я объяснил ему наше положение и то, что мы не можем выбраться из пещеры при дневном свете. С другой стороны, если мы останемся, а лагерь будет захвачен, то его обыщут, и мы обязательно будем найдены.
- Что слышно от подруги Петры из Цейлона? - Спросил Майкл. - Как вы думаете, мы можем рассчитывать на ее помощь?
Сама незнакомка ответила несколько холодно:
- Вы можете рассчитывать на нас.
- А время не изменится? Вы не пробудете в пути дольше?
- Спросил Майкл.
- Нет, - заверила она нас. - Осталось уже примерно восемь с половиной часов, - тут нотки, несколько самодовольные до сих пор в ее мыслях, сменились ошеломлением, а потом испугом. - Под нами совершенно голая и мертвая земля. Мы видели раньше дурные земли, но не могли себе даже представить такого ужаса. Здесь полосы земли на многие мили покрыты как будто черным стеклом. Здесь нет ничего, абсолютно ничего, кроме этого стекла, похожего на застывший океан чернил… Потом пояс дурной земли, потом снова пояс стекла. Они все тянутся и тянутся. Что нам делать здесь? Как они могли допустить такое? Ничего удивительного, что никто из нас не бывал здесь раньше. Как будто находишься на краю земли у входа в ад. Здесь нет никакой надежды, никакой жизни… Но почему, почему, почему?.. Мы знаем, что силы богов были в руках детей. Но неужели это были сумасшедшие дети? Горы превратились в золу, а равнины в черное стекло. И так даже сейчас, через целое столетие! Это ужасно… Ужасно чудовищное безумие. Страшно подумать, что сошло с ума целое человечество. Если бы мы не знали, что вы на той стороне, то немедленно повернули бы обратно…
Петра прервала ее, испустив волну отчаяния. Мы не знали, что она проснулась. Не знаю, много ли она слышала, но, очевидно, уловила последнюю мысль о возможном возвращении. Мне пришлось некоторое время успокаивать ее, и женщина из Цейлона лишь тогда смогла, в свою очередь, успокоить Петру. Тревога улеглась, и Петра стала слушать наш разговор.
Я спросил у подруги Петры, зачем им так нужны люди с умением посылать мысленные образы, что они из-за них идут на такой риск, и в чем заключается подвиг Кандида.
В ответ на мой вопрос и, видимо, под влиянием пейзажа, который она наблюдала, женщина стала рассказывать предание о подвиге Кандида:
«В то давнее время Кандид жил в одной из деревень леса. Как он попал туда, и чем занимался раньше - нам не известно. Все началось с того, что рано утром одна женщина подняла соседей истошным криком - она обнаружила следы раздвоенных копыт, принадлежащих какому-то неведомому доселе, двуногому животному. Следы эти были четки и определенны. В каждом дворе устроили западню, и через некоторое время загадочный пришелец был пойман. Это произошло среди ночи, и Кандида разбудил доносившийся из соседнего двора жуткий плач, похожий на мычание молодого бычка. Когда он вышел посмотреть, что случилось, то толпа мужчин уже снимала чудовище с острых кольев, вбитых, по совету Кандида, в дно ямы, прикрытой сухими листьями. Чудовище к тому времени уже не мычало. Весило оно как добрый бык, хотя по величине не превосходило мальчика-подростка, из ран сочилась зеленая, вязкая кровь. Тело его было покрыто грубой, усеянной клещами, шерстью и струпьями. Убитый напоминал телом скорее не человека, а захиревшего ангела: у него были чистые и тонкие руки, сумрачные глаза, а на лопатках - две мозолистые культи, иссеченные рубцами - остатки мощных крыльев, которые, по-видимому, были чем-то обрублены. Труп подвесили за щиколотки к одному из деревьев на площади, чтобы все могли посмотреть, а когда он начал разлагаться, то сожгли на костре.
Вскоре после этого пошел дождь из крошечных желтых цветов. Всю ночь они низвергались на деревню, подобно беззвучному ливню, засыпали все крыши, завалили двери, удушили людей, спавших под открытым небом. Нападало столько цветов, что поутру вся деревня была выстлана ими, как плотным ковром.
И тогда Кандид сделал вывод, что деревня уничтожила своего хранителя и обречена. Поэтому он решился, собрал уцелевших жителей деревни и повел их в направлении того места, где когда-то потерял свою Наву.
Однако местность со времени его первого похода изменилась. Они вышли из той части леса, где жили, прошли через желтую пустыню, где эхо повторяло мысли Кандида, добрались до высохшей реки и спустились по каменистому берегу до тропинки, ведущей в другую часть леса.
В течение следующих десяти дней они совсем не видели солнечного света. Почва под ногами стала влажной и мягкой, как вулканический пепел, заросли с каждым шагом приобретали все более угрожающий вид, временами казалось, что мир навсегда утратил свою радость. В этом царстве сырости и безмолвия, похожем на рай до свершения первородного греха, ноги проваливались в глубокие ямы, наполненные чем-то маслянистым и дымящимся. Целую неделю они брели как сомнамбулы все вперед по мрачному миру скорби, озаряемые только мигающими огоньками светлячков. Пути обратно не было, потому что тропа, которую они прорубали, тут же исчезала под новой зеленью, выраставшей почти у них на глазах. Наконец, они вышли на большую поляну. Их окружала темная, беззвездная ночь, но эта тьма была насыщена новым чистым воздухом. Измученные долгим переходом, люди подвесили гамаки и впервые за две недели уснули глубоким, но беспокойным сном.
Кандиду приснилось, будто он входит в пустой дом с белыми стенами, испытывая тягостное чувство, что он первое переступающее этот порог человеческое существо.
После этого нездорового сна он покрылся липкой испариной. Сквозь слезы он заметил светящиеся оранжевым светом диски, которые стремительно пересекали небо, подобные падающим звездам, и решил, что это знамение смерти. Потом он снова заснул и до утра снов не видел.
Кандид пробудился, когда солнце поднялось уже высоко, и оцепенел от удивления. Прямо перед ним, нескладный и обветшалый, высился огромный дом. Казалось, что это сооружение находится в каком-то своем, ограниченном пространстве - в заповеднике одиночества и забвения, куда не имеют доступа ни время с его разрушительной силой, ни люди с их суетой.
