Кир Булычев - Тайна Урулгана
– Дупликатор, – сказал маркиз. – Отдайте мне его – и можете улетать, куда захотите.
– Зачем?
– Вы решили, наверное, что я хочу делать таким образом золото?
– Да, я заподозрил вас в этом.
– Это путь для человека, но не для государства. Мне нужен дупликатор. чтобы мы могли сделать много таких дупликаторов, тысячи, сотни тысяч. Только тогда мы станем сильнее всех.
– Это невозможно, – ответил Рон. – Технология изготовления подобного прибора далеко превышает возможности вашей технологии.
– Тогда мы обойдемся одним.
– Опять же делать золото?
– Нет. Снимать копии с того, что сделали другие. Я не один. Подобных мне идеалистов, разведчиков, одержимых патриотической идеей, немало. И если мы сможем, проникнув в лаборатории и на секретные базы, заводы наших врагов и соперников, унести с собой у ничего не подозревающих хозяев образцы их продукции, копии их бумаг и расчетов – это великий шаг вперед.
Маркиз нахмурился.
– Впрочем, это лишь один из путей использования дупликатора на благо отечества. Мы придумаем и другие.
– К сожалению, я должен отказать вам в вашей просьбе, – сказал, задыхаясь, Рон. – Без него я не смогу улететь.
– В этом тоже не будет трагедии для меня и моей страны, – сказал Минамото.
– Уходите.
– Ничего подобного.
Коротким резким движением маркиз захватил руку Рона и начал ее выворачивать.
– Вам, наверное, никогда не делали больно, – сказал он. – Вы очень гуманные – люди со звезд. Вы добрые. Я недобрый. Я думаю о чести и величии моей родины. О миллионах моих соотечественников, жизнь которых я смогу улучшить. Я, а не ваша постыдная и жалкая филантропия.
И тогда Рон закричал. Ему в самом деле никто никогда не причинял боли – это немыслимо в мире, где он обитал.
– Что вы делаете?
– Дупликатор!
– Я не могу… я умру.
– Вы все равно умрете.
* * *Андрюша, сидевший у костра и уплетавший очередной сандвич, сооруженный Пегги, вдруг отбросил его в сторону и схват-тился за голову.
– Что? – закричал он. – Такая боль! Мюллер вскинул голову от записной книжки:
– Вам плохо?
– Вам плохо? – Пегги старалась поддержать Андрюшу, которого скручивала судорога.
– Нет! – Андрюша вырвался из ее рук. – Скорее! Это Рон. Андрюша побежал к кораблю, спотыкаясь о сучья, налетая на
деревья.
Пегги бежала за ним. Мюллер поднялся, сделал несколько шагов вслед, но остановился, потому что не был уверен, правильно ли поступает Андрюша, нарушая покой астронавта.
– Это японец, – сказала Вероника. Она тоже выбежала из палатки.
И кинулась следом за Андрюшей. Дуглас за ней.
– Осторожнее! – кричал он. – Ты не знаешь этого человека!
* * *Маркиз полагал, что в корабле он в безопасности. Что никто не придет туда по собственной воле.
Он не получал никакой радости от того, что причинял боль этому чужому существу. Он предпочел бы, чтобы обошлось без пытки. Лишь высокая цель, которой он служил, заставляла маркиза, получившего образование в Сорбонне и читавшего Бодлера в подлиннике, выламывать пальцы пришельцу.
– Возьми… возьми, – прохрипел пришелец.
И дупликатор, покачиваясь в воздухе, возник у самого лица Минамото.
Тот отпустил Рона, чтобы подхватить падающий прибор. Прибор был теплым.
– Вот и хорошо, – сказал маркиз.
Он смотрел на пришельца, который корчился у его ног, и с некоторой фаталистической грустью понимал, что сейчас он будет вынужден убить этого человека, который, отдав прибор, из источника благодеяний превратился в нежелательного свидетеля.
Эти секунды размышлений чуть не погубили полковника императорской армии, потому что, истязаемый болью и отчаянием Рона, в корабль ворвался Андрюша.
– Мерзавец! – кричал он, налетев на Минамото и свалив его на пол. Тот, хоть и был втрое сильнее студента, выпустил дупликатор из рук. Прибор, не падая, отплыл в сторону и слился со стеной, потому что Рон не потерял сознания и способности понимать, что происходит.
И когда после секунды промедления Минамото собрался с силами и кинулся на Андрюшу, Рон, тоже слабый и немощный, вцепился в ноги маркиза, и они втроем покатились по полу, сливаясь с мягкими креслами, которые тщетно пытались принять форму тел, что вторгались в их мягкие объятия.
Маркиз, несомненно, победил бы в этой схватке, если бы не англичане. Дуглас и Вероника оказались на поле боя через минуту. Быстро разобравшись в перепутанных телах, Дуглас, в молодости неплохой боксер, прицелившись, точно ударил японца в челюсть. Голова того дернулась и упала.
– Нокаут, – сказал Дуглас. – Можно не считать до десяти.
– Он хотел вас убить? – спросила Вероника пришельца, помогая тому подняться.
– Нет. Сначала он хотел меня ограбить. Не знаю, стал бы он меня убивать…
– Он бы убил вас, – сказал Дуглас. – Вы не представляете, что он за человек.
– Я представляю это лучше вас, – сказал Рон, – потому что и слова, и мысли его были так близки, что перемешивались с моими. Он человек, одержимый высокой идеей. Идеей, опасной для других людей, но ценной для него. Он ее раб, и потому все, кто не владеет этой идеей и не разделяет ее, должны стать его рабами.
– Вам плохо? – спросила Вероника.
– Спасибо. Мне… – Пришелец захрипел и начал оседать на пол.
Как будто на сцене, где все происходит в нужный момент, в комнате возникла Пегги с чашкой горячего чая.
– Пейте, – сказала она, опускаясь на корточки рядом с пришельцем. – Это тунгус Илюшка сделал. Он хороший доктор.
Все смотрели на пришельца, и на какие-то секунды маркиз оказался без присмотра.
Он приподнялся на руках и медленно полз к двери. Затем встал, сделал два или три неверных шага, и это движение заметил Андрюша, который сам сидел на полу, держась за ушибленную голову.
– Держите его! – крикнул Андрюша. Но было поздно.
Японец выбежал из корабля.
Дуглас, побежавший было следом, остановился, не решившись преследовать японца в буреломе.
* * *Напоив тунгусским спасительным чаем пришельца, которому вовсе не стало от этого лучше, Пегги занялась ушибами и травмами своего Андрюши. Ее повышенное к нему внимание вызвало у Вероники усмешку и некоторую, как ни странно, ревность. Хоть ей и дела не было до тщедушного студента, а тем более до амуров служанки, интересы которой в Лондоне не поднимались выше полисмена, что стоял на углу их улицы, в отношениях Андрюши и Пегги злило проклятое и недостижимое бескорыстие, к которому внутренне стремится каждая женщина и тем более, чем она красивее, желаннее и предпочтительнее как объект обладания.
