Рэй Брэдбери - Воспоминание об убийстве
Джорджа Кролла трясло.
— Она… Она выпила… Там есть ящик с лимонадом… всего пару минут назад… Может быть…
Клив машинально подошел к стойке с бутылками соков и лимонада. Он понюхал одну из бутылок и, старательно обернув ее носовым платком, отставил в сторону.
— Прошу никого ее не трогать.
Пол пружинил, как резиновый.
— Кто-нибудь видел, чтобы до этой бутылки дотрагивался кто-то еще до того, как Диана пила из нее?
Откуда-то сверху, с сияющих электрическим светом небес раздался голос осветителя, осененного нимбом прожекторов, словно местный божок:
— Эй, Клив! Как раз перед последним дублем у нас случились неприятности со светом. Кто-то вырубил электричество. С минуту-полторы тут было абсолютной темно. И для того чтобы добраться до бутылки, времени хватало!
— Спасибо. — Клив обернулся к Джеми Винтерсу: — Ты снимал до конца? То есть ты снял… как она… умирала?
— Думаю, да. Да снял, конечно.
— Как быстро ты сможешь проявить пленку?
— Ну, часа за два-три. Только нужно вызвать Джака Дэвиса.
— Тогда давай звони. И возьми с собой двух свидетелей, чтобы глаз с пленки не спускали. Шевелись!
Где-то вдали завыли сирены, разгоняя ночной покой Голливуда. На съемочной площадке до кого-то только сейчас дошло, что Диана мертва, и раздались надрывные рыдания.
«Как бы и мне хотелось, — думал Клив, — взвыть в голос, захлебываясь от слез. Чего они все от меня хотят? Чтобы я немедленно занялся расследованием, разыгрывая из себя Шерлока? Чтобы я всех допрашивал, расспрашивал — и это в то время, когда сердце остановилось в груди?»
Но тут он услышал словно издалека свой собственный голос:
— Продолжаем работу. Никому не расходиться. Нам нужно полностью восстановить события. До тех пор пока мы до мелочей не повторим все перемещения по павильону за вечер убийства, домой никто не уйдет. Прошу каждого встать туда, где он находился в момент смерти. Нам нужно все восстановить прежде, чем сюда явится полиция. По местам!
И началась репетиция.
Прибыла уголовная полиция. Одного детектива звали Фолли, второго — Сэдлоу. Один был коротышкой, второй — громадиной. Один говорил не переставая, второй молча слушал. От беспрестанной трескотни Фолли у Клива началась мигрень.
Р. Дж. Галдинг, режиссер и продюсер фильма, полулежа в шезлонге, беспрестанно вытирал лицо платком и пытался объяснить Фолли, что вся эта история не должна становиться достоянием прессы.
Фолли вежливо посоветовал ему заткнуться. Потом пронзил взглядом Клива, словно тот был одним из подозреваемых, и спросил:
— А ты что нарыл здесь, сынок?
— Все это снималось. Есть пленка, где зафиксировано, как Диана… Как мисс Койл умирает.
Фолли изобразил бровями нечто, что должно было означать: «Так пошли, черт возьми, посмотрим!»
За пленкой пришлось идти в проявочную. Клив, честно говоря, побаивался этого места. Он всегда его боялся. Это огромное здание своими темными лабиринтами и черными стенами, поставленными так, чтобы предотвратить малейший доступ света, глухими тупиками и странным запахом химикатов напоминало ему морг. Сначала бесконечно долгий путь в кромешной тьме: ты бредешь на ощупь, спотыкаешься, врезаешься во что-то, ругаешься, тычешься как слепой на юг, на восток, на запад, опять на юг и вдруг оказываешься в мерцающем зеленом пространстве, беспредельном, как вся Вселенная. Ты не видишь ничего, кроме зеленых вспышек, лишь вокруг извиваются темные мокрые змеи пленки. И только один ослепительный луч бьет из проявочной машины, печатающей с негативной пленки на ползущий с ней параллельно позитив. После этого позитив ныряет в ванночку с химикалиями, выныривает, затем в другую и еще в одну, пока не пройдет весь длительный процесс проявки. Да, настоящий морг. Неслышно, словно призрак, из темноты возник Джак Дэвис.
— Пока без звуковой дорожки. Я наложу ее позже. Вот, мистер Фолли. Это и есть ваша пленка.
Они забрали кассету и двинулись назад по мрачному лабиринту.
Клив и детективы сидели в просмотровом зале и ждали, пока им покажут, как умирала Диана Койл. Вместо киномеханика в будке хозяйничал Джеми Винтерс. Двенадцатый павильон был опечатан, и на последних рядах другие полицейские тихо вели допросы свидетелей в алфавитном порядке.
Диана на экране засмеялась. Роберт Деним расхохотался в ответ. И все это в полной тишине. Они беззвучно открывали рты, а позади кружились в молчании пары. Потом Роберт пригласил Диану, и они тоже заскользили в танце — грациозно, без малейшего шороха, без музыки. Потом остановились и заговорили с другой парой: Талли Дархэм и Джорджем Кроллом.
— Так ты говоришь, — резанул по ушам скрипучий голос Фолли, — этот Кролл тоже был влюблен в Диану?
Клив кивнул:
— А кто в нее не был влюблен?
— Ага, — задумчиво протянул Фолли. — Кто не был влюблен. Ладно… — Он сощурился на экран. — А что насчет этой бабенки Дархэм? Она ревнива? Завистлива? Да была ли в Голливуде хоть одна женщина, которая не питала бы к Диане лютой ненависти за то, что она всех превосходила? Клив рассказал о том, что Талли с ума сходит по Кроллу.
— Зря страдает, — хмыкнув, бросил Фолли.
— Талли вполне могла убить Диану, — заметил Клив. — Кто знает? У Джорджа тоже имелся мотив: Диана вертела им как хотела. Он добивался ее, а она морочила ему голову, ничего не давая взамен. Диана со многими мужчинами так поступала. А если когда-нибудь кого и любила, так только Роберта Денима. Да и то недолго. У Денима характер не сахар… Знаю, как вы это расцените.
Фолли фыркнул:
— Куда как хорошо! Все трое подозреваемых участвуют в одной сцене. И любой из них имел возможность подлить в бутылку никотиновой кислоты. Света не было полторы минуты. За это время любой, кто удосужился бы купить в угловом магазинчике «Все для садовника» никотин-сульфат, мог накапать двадцать капель в питье и потом с невинным видом ждать, пока включится свет. Бред свинячий.
— Мы должны найти способ, — впервые за вечер подал голос Сэдлоу, — выявить тех, кто этого сделать не мог. Фильм нам поможет.
Очень ценное наблюдение.
Клив затаил дыхание. Она умирала.
Она умерла так же красиво, как делала все при жизни. Нельзя было не восхититься, глядя, как она движется: грациозно, одухотворенно, владея своим прекрасным телом, как пантера. И вдруг она забыла слова. Руки взметнулись к горлу, она резко развернулась, лицо изменилось, и она устремила взгляд прямо в зал, словно вдруг осознала, что это ее самая главная и, как это ни жестоко, самая лучшая сцена в жизни.
А затем она упала, будто шелковое платье, соскользнувшее с плечиков.
Деним склонился над ней, и его губы проартикулировали: «Диана!»
