Волчья натура. Зверь в каждом из нас - Васильев Владимир Николаевич

— Коньяк, — коротко объяснил Золотых. — «Ереван», тридцать четвертого года. Давай, за удачу. Она нам понадобится…

Он наполнил два сферических бокала и постучал к Чеботареву. Тот вторично отворил маленькое окошечко в передний салон.

— У тебя рация выключена? — спросил Золотых.

— Нет. А что? — Чеботарев ничего не понял.

— Выключи.

Тихое пение эфира в переднем отсеке тут же смолкло, и теперь слышен стал только шорох ходовой и тихое урчание привода.

Золотых подал Чеботареву свой бокал, а сам наполнил еще один.

— Давайте, хлопцы. За удачу.

И они сомкнули бокалы, старясь не пролить ни капли драгоценного напитка. Коршуновичу пришлось для этого привстать, а Степе Чеботареву — обернуться чуть не на сто восемьдесят.

Операция «Карусель» началась.

Юркая «Ласка» мчалась по ночной сибирской трассе, покачиваясь на неровностях и вжимаясь в редкие повороты. Впереди тлели габариты точно такой же «Ласки». А сзади пристроился кто-то посолиднее, «Росомаха», кажется. Генрих расслабленно откинулся на спинку кресла. Водила, плечистый сибиряк лайкообразной морфемы, сноровисто манипулировал пестиками. Дороге было очень далеко до европейского автобана, и здесь наполненный бокал на крыше экипажа не продержался бы и нескольких секунд. Азиатская специфика, что поделаешь…

Позади тихо переговаривались по-своему двое балтийцев, Юрий и Рихард. Почему они решили ехать вместе с ним, Генрих не знал. Весь остаток дня после тестов в тренажерной и тире и весь вечер они провели по соседству, в одном и том же кабинете, только Генрих — в кресле у окна, а балтийцы — на диване перед аквариумом с какими-то национальными сибирскими карасями. Генрих присмотрелся к этой колоритной парочке еще в тире, на контрольных стрельбах из пулевых пистолетов. Оба стреляли на загляденье — сто из ста. Только Юрий классически, неторопливо и надежно, а более молодой Рихард — жестко, быстро и зло. Но тем не менее — точно. Генрих тоже выбил сто из ста, и молчаливый шарпей-китаец тоже сто, и смуглый малый из Турана, с совершенно не туранским разрезом глаз, — тоже. Только россиянин по имени Баграт, невесть зачем вклинившийся в группу агентов, которые сдались Сибири, выбил восемьдесят восемь с девяти выстрелов, да и то только потому, что на девятом выстреле пистолет намертво заклинило. Стрелять заново Баграт не стал, бросил ненадежную технику на стол и ушел. А стрельбу из иглометов распорядитель-сибиряк попросту отменил.

— Генрих, — негромко спросили сзади по-европейски. — Мы можем поговорить?

Говорил Юрий, эрдель, тот, что постарше.

Генрих обернулся, насколько позволяло кресло, и забросил руку на тонкую штангу, к которой крепились ремни безопасности.

— Поговорить? О чем?

— О сложившейся ситуации. Как европейцы с европейцем. Балтия — это ведь Европа, не так ли?

— Россия, — заметил Генрих, — тоже Европа. Самая настоящая.

— А Сибирь, — с непонятной злостью вставил дог, — нет.

Генрих покосился на водителя.

— А ведь он наверняка понимает по-европейски, — сказал Генрих.

— Конечно, понимаю, — тоже по-европейски отозвался водитель. — У нас все прилично говорят по-европейски и по-английски. Да и с балтийским у меня неплохо.

— Вот видите! — Генрих приподнял ладони, словно собирался кому-то сдаваться.

— Не страшно, — заверил его Юрий. — Все равно ничего особенного мы обсуждать сейчас не собираемся.

Генрих насторожился.

— А потом, надо полагать, собираетесь?

— Потом — собираемся. — Юрий даже подался вперед. — Но только не думай, что мы затеваем какую-нибудь рискованную игру за спиной у Сибири. Нет. Нам приказали сдаться, а значит, мы станем играть честно. Просто нам интересно понимание ситуации европейцем. Очень интересно. Если… кое-какие наши догадки подтвердятся, выиграют все, и Сибирь в том числе.

— Что ж, — вздохнул Генрих. — В таком случае я вас внимательно слушаю.

Юрий завозился, устраиваясь поудобнее. И начал:

— Европа верит в удачное завершение операции «Карусель»?

Генрих усмехнулся:

— Я вам не скажу за всю Европу. Вся Европа слишком велика.

По-европейски это звучало не так складно, как по-русски про Одессу. Но вышло очень узнаваемо, потому что и прибалты, и водитель от души захохотали. Генрих тоже рассмеялся, не выдержав, и вдруг почувствовал себя много свободнее. Словно пропал некий барьер, разделяющий его и ребят-балтийцев.

— А если серьезно — не знаю я, братцы, что и сказать. Запутался я. И все мы здесь запутались. У меня вообще сложилось впечатление, что в Берлине я имел дело с одними волками, первые дни в Алзамае — с другими, а под конец — и вовсе с третьими. Загадочная это история, слишком много в ней дыр, нелогичностей и нестыковок.

— В Берлине? А ты и там имел дело с волками? — удивленно спросил Рихард.

Генрих немного удивился:

— Ну да! С теми, что убивали людей из записной книжки Леонида Дегтярева. С первыми обнаруженными волками, теми, что бросались под грузовик или с крыши небоскреба.

— А что, этим разве занималась внешняя разведка?

Генрих фыркнул:

— Этим кто только не занимался! Я как-то на одной из операций мельком видел паренька из охраны Зайара ин Хасманди.

Прибалты загадочно переглянулись.

— Ну и?..

— Вот я и говорю. Такое впечатление, что там орудовали совсем другие волки. Фанатики какие-то. А в Алзамае чем дальше, тем больше их действия приобретали налет оперативного профессионализма. Ну вы ведь понимаете, о чем я?

— Да мало ли, — небрежно сказал Рихард. — У волков тоже могут быть и гражданские, и обычная недалекая полиция, и спецназ. Когда не справлялись одни, вызывали других, покруче, вот и все.

Генрих задумался. А ведь верно, черт побери! Очень даже верно подмечено. Скажем, пустили по следу знакомых бедняги Дегтярева первых, кто подвернулся под руку. А они не справились. Тогда послали более опытных. И эти подкачали. И тогда уж бросили затыкать дыры настоящих асов, с парализаторами и чудо-камуфляжем. Волчий спецназ. Элиту. И вот эти провели захват ашгабатцев и отшили сибиряков блестяще, без единого прокола.

Кстати, а зачем им ашгабатцы? Тоже непраздный вопрос…

Но всего этого Генрих Штраубе вслух говорить не стал. Решил приберечь до лучших времен.

— Одно я знаю точно, — продолжал Рихард. — Волчий центр будут охранять те, с камуфляжем. Не думаю, что мы с ними справимся.

— С таким настроением на дело идти, — встрял водила, — лучше уж сразу оружие побросать, ручки в гору и стройными шеренгами в волчью неволю…

— Ты бы молчал, — огрызнулся Рихард. — Умник. На приступ не тебе лезть. Поэтому и рассуждаешь.

Сибиряк только вздохнул в ответ и покрепче ухватился за пестики.

— На что надеется Золотых, вот в чем вопрос, — сказал Юрий. — Я тут прикинул — в принципе он все время действует верно и каждая из его операций в Алзамае была блестяще задумана и неплохо исполнена, просто в какой-то момент волки словно прыгали ступенькой выше и начинали действовать на новом уровне. Только поэтому и случались срывы. И мне кажется, что Золотых эту тенденцию схватил.

— Думаешь, он станет действовать как бы с упреждением? — протянул Генрих. — Откровенно говоря, сомнительно, чтоб можно было предугадать новый волчий сюрприз.

— Он что-то задумал веселенькое, точно вам говорю. — Юрий слегка подался вперед. — Чую. Не сумею объяснить, но чую. Не может быть, чтоб не существовало способа перехитрить волков — даже этих, крутых, невидимых. Силой их не взять, это понятно. А Золотых демонстративно испек план силовой акции. Но будь я проклят, если он ничего не прячет в рукаве! Наверняка ведь припас какой-нибудь финт, и даже скорее всего не один.

— Возможно, — согласился Генрих. — Но нам-то что с того? Мы ведь в передовой группе. Как это именовалось в древности? Пушечное мясо, так?

— Не так, — возразил Рихард-дог. — Пушечным мясом именовали безмозглую и чаще всего плохо вооруженную толпу, которую отсылали вперед, на штыки. У нас другой случай. Фактически мы лучшее, что есть у Золотых в распоряжении.