Виктор Малашенков - Бутылка для Джинна
– Пока да, но долго мы не продержимся. Слухи всегда распространяются. А если они будут повторяться, то я не ручаюсь, что вообще что-нибудь можно будет скрыть. К тому же, как я вижу, у вас здесь тоже не все благополучно, – он глазами показал на мою голову. – Насколько я знаю, у вас были красивые каштановые волосы!
– Да, сэр, еще вчера они были такими, как вы говорите, – с сожалением произнес я.
– Но компьютерная сеть у вас отключена. Что же произошло с вами?
Я боролся с желанием рассказать ему все, как есть, но что это изменит? Что можно сделать, допустим, с Петерсоном? Посадить в глубокий бетонный колодец и там замуровать? А людей будут сводить с ума самым простым способом. Если уж вся планета психически больна, то зачем жалеть отдельных людей, стоящих на грани сумасшествия. Чем это может кончиться?
– Всему виной недоразумение с охраной. В ее отсутствие меня кое-кто посетил и, сами понимаете, мне это не доставило никакого удовольствия.
– Саммерс предупреждал меня, что с вами общаться довольно тяжело. Ну, это не в моей компетенции, разбирайтесь с ним сами. Что вы хотели еще мне сообщить?
– Сэр, вы на меня не обижайтесь. Я еще и сам не разобрался в этих дебрях. У меня последний вопрос – как себя ведут власти? Ведь у нас не территории находятся и их люди.
– Я не знаю, на какие рычаги нажал Саммерс, но пока отделываемся туманными ответами на их запросы. Их это устраивает. – Он подумал, – пока устраивает!
– Ну что же, я встал и протянул руку Джордану, – спасибо, что откликнулись на мою просьбу. Рад был с вами познакомиться.
Джордан встал и ответил на мое рукопожатие.
– Скажу откровенно, меня наше знакомство сильно беспокоит. Сначала вы здорово расположили меня к себе, но потом… – он сделал паузу. – У меня такое впечатление, что вы способны доставлять массу хлопот.
Я рассмеялся.
– В вашем ведомстве все такие проницательные?
– В нашем ведомстве, – он сделал ударение на слове «нашем», – с этим все нормально.
На этом и закончилось наше совещание на высшем уровне. После их ухода в воздухе осталось что-то неуловимое, заставляющее беспокоиться. Я долго не мог понять, что же это, а поняв, смеялся до слез. Это остался дух секретности!
Дав себе возможность от души посмеяться, не обращая внимания на обеспокоенную физиономию Фрэда, торчавшую в лестничном пролете, я почувствовал себя значительно легче. Когда я вытер обильные слезы, у меня уже созрел план, по которому предстояло действовать.
Легко представить себе, какие масштабы по всей Земле приобретало это вмешательство.
Допустим, я пользователь какой-либо компьютерной системы, или даже имею свой какой-никакой компьютер. У меня неожиданно появляется новый файл с этаким интригующим именем – «выбор». Неужели я удержусь от того, чтобы не посмотреть, что же это такое? Конечно, посмотрю. Любопытство – вещь неумолимая. А включившись в просмотр, я уже не в силах оторваться. Какой будет результат – это уж догадаться нетрудно. Мне остается только немного подождать, когда Саммерс прибежит ко мне и спросит: ты знаешь, как это остановить? И я отвечу – знаю! Но отдам свои знания только на определенных условиях. И пусть тогда покрутятся со своей сверхсекретностью!
– Фрэд, – позвал я своего бдительного стража.
– Сейчас, сэр, – послышался его голос. Он бегом поднялся и остановился на приличном расстоянии.
– Фрэд, как у нас с обедом? Нет ли чего-нибудь вкусненького, только, пожалуйста, не этой бывшей в употреблении массы, а нормального, земного?
– Есть, сэр, но это всего лишь бутерброды, которые я взял с собой. Если хотите…
– Да, Фрэд, угости меня своими бутербродами, будь другом.
– С удовольствием, сэр. – Фрэд был явно доволен, что с ним разговаривают по-дружески.
Бутерброды оказались с ветчиной и зеленью. Зелень была чуть привядшей, но зато какой у нее был вкус! Большего удовольствия за последнее время я не испытывал.
За время обеда меня не покидала одна и та же мысль. Чего, собственно, человеку не сидится на месте, ведь есть же у него эти, пусть и небольшие, но все-таки радости. Пусть это бутерброд, с удовольствием съеденный в компании, или общение с другими людьми, пусть даже и за обедом, состоящим из одних бутербродов. В порыве за осуществлением глобальных идей мы отказываемся от этих мелочей, обедняя свою жизнь в угоду неизвестно чему.
Мы сидели с Фрэдом и болтали ни о чем. Он оказался довольно приличным собеседником, за его добродушием и внешней скованностью проглядывало хорошо развитое чувство юмора. А комплексы, что о них говорить, каждый из нас небезгрешен. На меня снизошла умиротворенность, и я уже не воспринимал окружающее в таком черном свете, как раньше. Есть же у людей разум? Конечно, есть. Значит, не все потеряно. Пробьемся?
Снизу раздался стук в дверь. Фрэд подскочил и заметался – или убрать остатки пищи, все-таки он нарушил инструкции, или бежать открывать. Я махнул ему рукой, чтобы он открывал, а сам быстро убрал на столе, не подводить же человека, сделавшего для меня доброе дело.
Вернулись доктор и Джон. Доктор поднялся ко мне. Он очень устал, движения были чисто автоматические. Он вздрогнул, взглянул на мои седые волосы и присел на диван.
– Все тоже самое, Генри, – пробормотал он.
– Док, как Анна, с ней все в порядке? – я чувствовал, что не дождусь, пока он дойдет до нее.
– Анна? Да, с ней все хорошо. Извини меня, Генри, но я не удержался и рассказал ей о тебе. Я посчитал, что так будет лучше, она постепенно привыкнет к этой мысли.
– Док! – волна возмущения поднялась в моей груди. Мне было очень тяжело сдержаться, и я отвернулся, чтобы не показать ему выступившие на моих глазах слезы. Бедная Анна!
– Генри, поверь мне, неведение гораздо хуже. Все образуется. Она держится молодцом. Даже к твоему решению отнеслась без удивления. Сказала, что если ты так считаешь, то так и должно быть. У тебя замечательная жена!
Я вскочил и подошел к решетке. Лучше бы он молчал!
Доктор монотонно рассказывал о своих впечатлениях, и я постепенно возвращался к действительности. Практически все осталось без изменений, кроме поведения прокурора. Тот требовал объяснений и написал несколько депеш в свою «альма-матер». Доктор достал из кармана несколько сложенных листков.
– Генри, если говорить честно, то я устал. Мои нервы на пределе. От них исходит какой-то холод, я бы сказал, могильный. После каждого посещения мне кажется, что я не дойду к следующему пациенту, – в его голосе чувствовалось что-то просящее, но напрямую он ничего не говорил, да и, наверное, не скажет, будет стоять до конца.
