Алекс Гарридо - В сердце роза
Дэнеш ел медленно, осторожно. Но его осторожность не была настороженной, а, скорее, почтительной. Он не был склонен выказывать удивление или любопытство. Но все же: есть то же самое, что ел, может быть, и Ашанан когда-то... Всем известна сдержанность ашананшеди. Но сами-то себя они никогда не называли бесчувственными. Дэнеш был растроган.
Им подали также и вино, подогретое, в пузатеньких сосудцах с носиками, и малюсенькие чарочки, из которых это вино пить. Запах от сосудцев шел одуряющий, резковатый, но приятный. В голову ударило сразу: то ли с отвычки, то ли еще от чего.
- Учтиво ли будет, - вяло обеспокоился Эртхиа, - если мы сейчас заснем?
- Вполне, - деловито кивнул Дэнеш.
- А нас не зарежут во сне? - усомнился не пивший вина Тахин.
- Это исключено.
- Однако, хозяева не разделили с нами трапезы... - задумался Эртхиа.
- Им, может быть, не до нас, и если обычаи гостеприимства здесь иные...
- Может быть, они дают нам время прийти в себя и предстать перед ними в должном виде?
- Может быть, - согласился Дэнеш. - Так или иначе, спите. Ночь - мое время.
О преданном слуге
На шорох открываемой двери Шан Ян не обернулся, но прикрыл глаза. Он ждал убийцу. Весь долгий путь из Унбона сначала по суше, потом вдоль побережья от пристани к пристани и от последней пристани в Ла до неприветливых берегов Журавлиного острова он ждал подосланного убийцу. Сомневаться было не в чем. Шан Ян не намеревался оказывать сопротивление. Но предпочел бы, чтобы все произошло без свидетелей: обнаружив его труп, даже самые преданные сторонники наконец поймут, что все потеряно, и сохранят верность правящему государю. В случае открытой схватки они лишь погубили бы сами себя.
У Тхэ прикрыл за собой дверь каюты и опустился на колени.
- Почтительно желаю здравствовать тысячу лет.
- Встань. Прекрати. Такое обращение неуместно, - равнодушно отчитал его Шан Ян. - Я, может быть, и правитель на этом острове, который мой почитаемый старший брат милостиво определил мне местом изгнания, но ты-то мне не подданный.
И взглядом показал, что понимает чувства У Тхэ, но не разделяет их.
У Тхэ пришлось подняться. Низко опустив голову, он попросил:
- Прикажите откровенно высказать свое мнение!
- Нет, - устало нахмурился Шан Ян. - Запрещаю. Оно мне известно. Являясь подданным Золотого Дракона, не могу слушать такие речи. А вельможа в звании "Опора державы" такие речи вести не должен.
- И думать так не должен, но думать иначе - не могу, - глухо произнес У Тхэ. - Какой державы быть опорой? Прежде бы спасти ее!
- Мне известно твое радение о благополучии государства, снисходительно и чуть раздраженно начал Шан Ян - и осекся. Покачав головой, он сменил тон. - Мы с детства дружны и знаем все мысли друг друга. Отбрось церемонии, смотри: я теперь ниже тебя по положению. Жалкий изгнанник, нищий и одинокий. Это мне теперь стоять перед тобой, почтительно вытянувшись...
- Никогда! - возразил У Тхэ, упрямо опускаясь на колени. - Я клялся вашему отцу, что буду преданным слугой...
- ... наследнику, мой добрый Тхэ, наследнику. Моему почитаемому старшему брату. Оставим же этот разговор - сколько раз...
- Сколько раз мы его оставляли! Вы не хотите мне верить, а я повторяю, что ваш почтенный родитель был отравлен, и когда, корчась в муках, он произнес имя вашего почитаемого старшего брата...
- Нашего государя!
- Да...
- Нашего повелителя, которого волю подданные должны исполнять...
- Да, но это было не объявлением наследника! Это было обвинением, и вам это известно!
- Нет!
- Известно. Это вам известно.
У Тхэ тяжело давалось спорить с подлинным своим господином, и он с силой упирался ладонями в пол, и капли пота блестели на его лбу, и голос дрожал против воли. Прискорбно оказаться в таком положении, когда возражать повелителю - необходимо. Еще прискорбнее оставить его на этом жалком клочке суши, пустынном и неприветливом.
- Помоги мне переодеться. Уступая твоим просьбам, я весь путь проделал в одежде, которая мне теперь не подобает. Вместо того, чтобы везти меня как заключенного, ты превратил тюремщика в придворного, а стражу - в свиту.
- Я и есть ваш преданный слуга, а меня сделали вашим тюремщиком. Но суть человека не меняется от обстоятельств, и даже наоборот.
- Наоборот... Это правда, насколько мог, ты сделал этот путь легким для меня. Что касается дальнейшего, надо принимать свою долю. Углежог или даже певичка, если ведут себя сообразно своему положению, имеют, быть может, больше достоинства, чем Золотой Дракон, пренебрегающий своим долгом перед Небом.
- Отцеубийца, отравитель.
- Прекрати. Говоришь о повиновении, а споришь. Не спорь, Тхэ. Принимай свою долю. Ничего не поделаешь, придется тебе служить моему почитаемому старшему брату.
- Я бы с радостью очистил трон от дерьма, которое на него водрузилось! Простите.
- Ты дашь мне клятву, что будешь преданно служить моему брату.
- Я уже клялся вашему отцу...
- Повинуйся, - потребовал Шан Ян. - Это последний мой тебе приказ. Сейчас я облачусь в платье отшельника, и никогда уже ты не услышишь от меня повелений. Ты, столько говоривший о своей преданности, чем почтишь на прощанье своего господина?
- Если бы вы заняли престол, разве не благоденствием обернулось бы это для Ы? Чье правление могло бы сравниться в праведности с вашим?
- Праведное правление ты предлагаешь начать с нарушения родительской воли? С убийства законного государя? Со смуты, которая всю страну может поставить на край гибели? И это когда с севера и с запада нам угрожают кочевники, готовые при первых признаках слабости наброситься на Ы, сделать ее своей добычей, предать мечу и разграблению!... Не будет этого. Довольно, Тхэ. Мне уже не подобает гневаться, так не гневи меня. Могу я еще - эту последнюю минуту - считать тебя моим слугой, или и ты уже отрекся от меня, как все?
Посмотрите на У Тхэ! Он поднес к лицу рукав, приложил к глазам.
- Я ваш слуга, что бы ни случилось. Какая бы одежда ни была на вас, слово ваше будет для меня законом, дороже пяти устоев! Прикажите - я сделаю, хоть бы и умереть позорной смертью.
- Клянись, что будешь преданным слугой моему брату и ничего не сделаешь против него, и не уклонишься от долга. Знаешь сам, ничто не остается неизвестным, как говорится, и дикий гусь бывает вещей птицей, и если ты нарушишь клятву, я ведь об этом узнаю. А тогда - что же еще мне останется, только умереть от горя и стыда.
- Я клянусь.
- Подай мне эту повязку. Помоги завязать.
- От горя и стыда умрет ваш ничтожный слуга, когда кочевники накинутся на Ы, как шакалы на падаль, и этого ждать недолго - во дворце уже смердит. Запах разложения скоро достигнет их чутких ноздрей, и они не промедлят.
