Владимир Баграмов - Страна убитых птиц
— Устал я, Иу. Знаешь, когда смотрю на Сину, особенно в профиль, она мне напоминает одну женщину… Рыжую-рыжую! Я поднял ее с кафеля! Она была одинока. Я не знаю, где она! Они с Синой совершенно разные, но что-то есть в повороте головы, наверное. Я очень устал, Иу. Когда я был маленьким, мама катала меня на паровозике. Был у нас дома такой паровозик, я как раз умещался в тендер паровоза, если поджимал ноги. А мама тащила его за веревку и гудела… А еще приговаривала: «Ту-ту-у-у! Едем далеко-далеко-о-о! Мой сыночек купил билет в прекрасное далёко!» Где оно, Иу? И где тот паровозик?
Иу мгновенно отвернулся, чтобы Викентий не подсмотрел, что он его ЖАЛЕЕТ. Потребует повиновения на СЕМЬ ЛУН! А Иу — ВОЖДЬ! Не хай какой-нибудь безмозглый!
— Иу, брат мой! Где тот паровозик? Где прекрасное ДАЛЕКО?! И знаешь что, когда сегодня будешь в городе, там есть такой дом… На нем кресты есть, видел? Вот так, наверху!
Смагин перекрестил указательные пальцы рук, смотрел широко раскрытыми глазами, губы его дрожали и кривились. Иу смотрел ему в лицо и плакал, думая про себя: «Хай с ним! Пусть я — вождь, но Семь Лун повиновения его! Я жалею Викентия. Хай с ним!»
— Дом называется — ХРАМ, Иу, ЦЕРКОВЬ! Ты зайди туда, возьми такую тонкую свечу, прутик такой с огнем… Брат мой, Иу! Прошу тебя, мне и невозможно, и трудно, не дохромаю. А ТЫ КУПИ МНЕ БИЛЕТ ТАМ НА ПАРОВОЗИК, К МАМЕ, В ПРЕКРАСНОЕ ДАЛЕКО, ИУ?! КУПИ МНЕ БИЛЕТ В ВЕЧНОСТЬ.
А КЛОАКА ВСЕ ВЫБРАСЫВАЛА И ВЫБРАСЫВАЛА ИЗ СВОЕГО ЧРЕВА СЪЕДОБНУЮ ПИТАТЕЛЬНУЮ МАССУ. ОНА БЫЛА НОЗДРЕВАТОЙ, ГОРЯЧЕЙ, ОСТЫВАЯ, ПОКРЫВАЛАСЬ ХРУСТКОЙ, ПОДРУМЯНЕННОЙ КОРКОЙ, С АППЕТИТНЫМИ ПУПЫРЫШКАМИ.
Глава тринадцатая. Храм
Армия штурмовала Дворец.
Первый же танк, вылетевший на Старую Площадь, разнес вдребезги выстрел тяжелого гранатомета. Сорванная мощным взрывом башня с силой ударилась в угол здания «Государственного Музея», выбила в красных кирпичах большую ямину. Мощный двигатель, дергаясь и хрипя, протащил чудовище по инерции еще метров семь, из-под его лопнувшего брюха, как внутренности умирающего хищника, выползла разорванная гусеница, обдирая брусчатку Площади, свернулась кольцом.
Останки машины густо задымили. Площадь стало заволакивать едким, удушливым чадом.
Около тридцати танков сразу, с четырех сторон, выскочили на прямоугольник Площади, безостановочно двигаясь и стреляя из пулеметов, затеяли невиданную карусель. Орудия грозных машин молчали. Ни одного выстрела не было произведено в сторону Саркофага Вечности и Церкви Безумного скорбящего, вознесшей свои золотые купола над чадом, пылью и густыми облаками сизой бензиновой гари. Расстреливаемые в упор десятками крупнокалиберных пулеметов, ворота территории Дворца через десять минут превратились в дымящиеся груды обломков. Сразу пять танков с ходу, вырвавшись из смертельной карусели, рванули в образовавшийся проход. Еще пять ринулись в объезд стены Дворца, туда, откуда доносился визгливый голос мощной сирены.
Стены территории Дворца огрызались автоматным огнем.
Образовав на Площади широкий полукруг, танки тяжело водили стволами пулеметов, короткими очередями гасили огневые точки противника. От проезда Ветеранов все подходили и подходили многочисленные группы армейских подразделений.
* * *Он оказался в маленькой кривой улочке, упиравшейся в дальнюю, глухую стену территории Дворца. Двое угрюмых «спецназовцев» вытолкнули его из проема низкой дубовой двери в стене, несколько секунд смотрели, как он нерешительно оглядывается, не зная, куда идти. Потом дверь захлопнулась.
«Ну, что? Спасибо и на этом, — подумал Исполнитель, с благодарностью вспомнив непроницаемое лицо своего „дубля“ Атиса Кагайниса. — А теперь куда?»
Исполнитель прислушался к звукам ожесточенной перестрелки. Интересно, сколько продержится отряд, охраняющий Дворец?! Не более суток. Лабиринты и закоулки резиденции Иерархов мрачны и запутанны. Масса лестниц, смежных комнат, коридоров с бесчисленными дверями, подвалов и тайных помещений… Но и штурм ведут не дилетанты из подверженных эмоциями толп «народных мстителей», а спецподразделения Армии. Тренированные, обученные вести бой в закрытых помещениях, дисциплинированные и грамотные солдаты. Может быть, каждый из них и уступает в профессионализме любому из «спецназовцев», например, в ведении рукопашного боя, реакции, смекалке. Но «спецназовец» — солист! «Творческий» работник института убийства. Армия — это колония выносливых муравьев, подчиненных единому приказу, неутомимых и безропотных. Как если бы жук-трупоед попал в муравейник. Не один десяток муравьев был бы убит, искалечен его мощными хитиновыми челюстями. Но откусывая от яростно сопротивляющегося жука по микроскопическому куску живой плоти, муравьи не оставят через короткое время и следа от него.
Исполнитель пошел вниз, по сбегающей к Проспекту улочке.
Она была пуста, эта старинная, застроенная древними особняками улочка. Здесь жили Иерархи. Теперь окна смотрели пусто, там не чувствовалось никакой жизни. Даже будки, стеклянные, с флаксовыми крышами охранные будки — были пустые.
«Бежали! Каждого из двадцати Иерархов знают в лицо, как знают палец на руках и ногах! Интересно, куда можно уйти, если твое лицо столько лет не исчезало со страниц газет, журналов, экранов „Видео“ и лент „Хроники“?! Глупцы!»
Исполнитель не заметил, как оказался на углу Проспекта. Он даже не успел оглядеться, к нему быстрым шагом подошел гражданский патруль — трое молодых людей с повязками на рукавах: лента черной материи, по ней синяя полоса и буквы «КНС».
Все трое смотрели приветливо, у них были светлые, какие-то праздничные лица. «Совсем мальчишки, — подумал Исполнитель, вглядываясь, — студенты?» Легкие, несмотря на пронизывающий холод, куртки, широкие кожаные ремни, с заткнутыми за них магазинами для автомата. Автоматы висели на плечах, стволами вниз. На всех троих были надеты вязаные, какие-то легкомысленные спортивные шапочки.
— Куда путь держим, сударь? — спросил, наверное, старший, курносый, пухлогубый крепыш с зачатками бороды и усов на румяном лице. Голубые глаза смотрели приветливо, немного насмешливо.
Исполнитель вздрогнул, заглядывая за плечо крепыша, не отвечая на заданный вопрос, смотрел растерянно и потрясенно — по тротуару шел полуголый, в одних обтрепанных джинсах, босиком странный человек! Длинные косматые волосы, борода, усы; грудь и плечи заросли курчавым рыжим волосом. На груди его болтался укороченный автомат на веревке вместо ремня. Маленькие красноватые глазки близко поставлены к переносице.
