Марина Дяченко - Vita Nostra
— И это Самохина, — сказала Лиза.
Николай Валерьевич поднял брови:
— Милая девушка, разве Олег Борисович не научил вас молчать, когда говорит преподаватель?
Лиза покраснела, но глаз не отвела.
— Да, это Александра Самохина. У нее очень яркие, гм, профессиональные данные, они выявились еще на первом курсе, и с Александрой мы будем заниматься по особой программе. Но это не значит, что кто-то из вас останется без внимания, поверьте, — и он снова мягко улыбнулся.
Кажется, не все преподаватели специальности придерживались инквизиторской манеры Портнова. Горбун был, по крайней мере, добрый. Второкурсники обменялись просветлевшими взглядами, кое-кто даже поверил, кажется, что здесь можно будет немножечко просачковать…
Сашка не обольщалась.
* * *Расписание практических индивидуальных горбун составлял сам, никому не доверяя. Сашка оказалась последней в списке; она успела посидеть в библиотеке и поэкспериментировать с новым сборником упражнений.
Первый взгляд не обманул ее: новые упражнения были сродни старым, но сложнее на порядок. Многоступенчатые преобразования сущностей, бесконечно абстрактных, иногда закольцованных, иногда сжатых в точку, готовых в любой момент высвободиться и насквозь прорвать ткань воображаемой реальности; если это были чужие мысли — то настолько нечеловеческие, что Сашка боялась себе представить мозг, естественным образом родивший эти химеры. Одновременно — Сашка уже умела это видеть — упражнения были потрясающе красивы в своей гармонии.
Она вспомнила о занятиях с горбуном за минуту до назначенного времени.
Аудитория номер четырнадцать размещалась на четвертом этаже, деревянном, скрипучем и гулком. Пробежавшись по коридору, Сашка силой заставила себя сдержать шумное дыхание и постучалась.
— Здравствуйте, Саша. Садитесь, поговорим.
В аудитории стояли, как в классе, парты, Сашка выбрала ту, что под самым окном. Внизу — руку протяни — шумело зеленое море лип.
— Вот и первый курс пролетел, — горбун уселся напротив, за преподавательский стол. Его пепельные волосы, прямые и длинные, двумя кулисами обрамляли лицо. Острый подбородок лежал на высоком белом воротнике. Какой-то он весь старинный, подумала Сашка.
— Саша, — сказал горбун раздумчиво. — Вам никогда никто не говорил, что вы — отдельный, особенный человек? Которого ждет отдельная, очень важная миссия?
— Нет, — быстро сказала Сашка.
Горбун улыбнулся:
— Оно и к лучшему. Звездной болезни нам не надо… Но вот, Александра Самохина, пришло ваше время. Вы — не просто лучшая наша студентка, вы редкостное дарование, можно сказать, подарок. Вас ждет великое будущее. А что это значит?
Сашка недоуменно молчала.
— Это значит, прежде всего, что ваше настоящее — ежедневный рабский труд, без лени, без страха, без колебаний. Работа — подготовительная — которую вы проделали на первом курсе, ничтожна по сравнению с тем, что вам — нам с вами — предстоит еще выучить, усвоить, отработать. Сегодня — прямо сейчас — мы начинаем готовиться к переводному экзамену, который вам предстоит на третьем курсе, зимой.
Она слушала, навалившись животом на стол. Горбун говорил с легкой улыбкой, но он не шутил, о нет, и Сашка прекрасно понимала, что он не шутит.
За раскрытым окном колыхались липы. Сашка чувствовала левой щекой теплый ветер с едва ощутимым привкусом осени.
— Вам кажется, что вы материальны, Саша?
Вопрос был задан таким снисходительным, таким небрежным тоном, что Сашка невольно хлопнула глазами.
— А разве нет?
Горбун улыбнулся. Он сидел за преподавательским столом, перед ним лежали журнал посещений — и CD-плеер. Сашка когда-то мечтала иметь такой.
— Да, — кивнул Николай Валерьевич. — На данном этапе вы куда более вещны, чем мне хотелось бы. Три семестра мы будем с этим воевать, три семестра вы будете разрушать свою материальную составляющую и наращивать информационную. Смысловую. Идеальную, если хотите, хотя это слово в данном случае неточно. А мы будем бороться за точность, Саша, нам это очень важно — точность формулировок… Вы хотите что-то спросить?
Портнов никогда не позволял такую роскошь — спрашивать. Сашка на минуту отвела глаза, посмотрела на липы под окном. В первый день сентября они стояли зеленые, будто посреди лета.
Она могла бы спросить, что ждет их всех на экзамене через полтора года. И что за профессиональные склонности она выявила, и какова будет ее профессия. Она могла задать сотню вопросов, на которые не желал отвечать Портнов, которые ставили в тупик ее однокурсников. Но она спросила:
— Вы случайно не знаете… Я… тогда, на зимних каникулах… никого не убила?
Горбун не удивился.
— Нет. Кстати, тот эпизод очень характерен… Первый случай в вашей жизни, когда ваша информационная составляющая серьезно надорвала материю. К сожалению, бесконтрольно, спонтанно и очень опасно. Вы переживали?
Сашка отвела глаза.
— Понимаю. Если вы думаете, что из вас растят монстра-убийцу, вы ошибаетесь.
— А кого из меня растят? — вырвалось у Сашки.
Горбун повел плечами, будто разминая затекшую спину:
— Рано, девочка. Рано вам это знать. Вы пока еще рабыня формы, гипсовая отливка с кое-каким воображением… С памятью, с характером… Да. Вот эту вещь я вам отдам в пользование, — рука с очень длинными бледными пальцами коснулась плеера. — Если захотите, можете когда-нибудь слушать просто музыку. Это можно. А вот этот диск, — на преподавательский стол лег бумажный конвертик, — этот диск я даю лично вам для работы. Берегите, пожалуйста. Вы уже не первокурсница, знаете, как важны бывают некоторые вещи. И еще: прежде, чем мы начнем заниматься, я хочу поговорить с вами о деликатных материях. Вам надо, Сашенька, вам желательно расстаться с девственностью: она становится серьезным тормозом для вашего развития.
Сашка вспыхнула так, что у нее заболели щеки.
— Какое это… имеет… значение?
— Все имеет значение. Вы будете меняться не только изнутри, но и… по-всякому будете меняться, Сашенька. Имеет значение ваш чувственный опыт, ваш гормональный статус… Ну и физиология, да. Информационный баланс вашего тела. Я ценю ваше серьезное отношение к жизни, вашу сдержанность. Ваше целомудрие. Но работа есть работа. Речь не идет о том, чтобы сегодня, завтра… Время еще есть… Но подумайте в этом направлении. Хорошо?
* * *Ласточки еще не улетели. Кружились над двором, может быть, в последний раз. Носились стайками подросшие птенцы.
Сашка прикинула расстояние до общаги — через двор. Каждый день оно было разным. Случалось преодолеть его за два шага (ощущение падения и ветер в ушах). А бывало, что идти через двор приходилось часами, будто через пустыню. Сумка оттягивала плечо, а Сашка шла и шла, шагала к крыльцу, которое отодвигалось, становилось все дальше…
