Марина Дяченко - Vita Nostra
В его очках отражался оконный переплет. Вопросов не было.
— По организационным вопросам у меня все, — сказал Портнов. — Староста, учебники на столе. Раздайте каждому: текстовый модуль, ступень «четыре», и задачник, ступень «три».
— А я опять староста? — решился спросить Костя.
Портнов поднял брови:
— Группа, у кого-то есть другие кандидатуры?
— Пусть Самохина будет старостой, — сказала Лиза. — Она у нас отличница и общественный деятель.
Кто-то хихикнул, но смех быстро стих.
— У Самохиной, — сказал Портнов, не глядя на Сашку, — в этом семестре и без того достанет работы. Коженников, вы уже отобрали у нас две минуты. Делайте дело, прошу вас.
Учебники были старые и пахли пылью. Сашка не выдержала и открыла сборник упражнений на первой странице.
— Самохина! — окрик прозвучал, как удар. — Я никому не разрешал открывать книгу!
Она с неохотой захлопнула учебник. Первые строки самого первого задания успели вогнать ее в сладостную жуть.
* * *Две недели, проведенные дома, обернулись для Сашки тяжелым трудом: приходилось ежесекундно одергивать себя, слушать, слышать, вовремя отвечать и улыбаться. Сашка старалась изо всех сил, но мама все равно тревожилась все больше.
— Саня, — спросила она как-то утром, когда они в квартире остались одни, — знаешь… Покажи руки.
Сашка сначала не поняла. Мама, оказывается, искала «дорожки» от уколов, и, не обнаружив их, не особенно успокоилась.
— Мама, это смешно. С чего ты взяла?!
— Ты странная. Отвечаешь невпопад. Смотришь… как-то отрешенно. Что с тобой, можешь мне сказать? Что с тобой?! Ты куришь? Дышишь? Глотаешь таблетки?
— Я тебе клянусь, — устало сказала Сашка. — Я в жизни не пробовала… ничего такого. Я даже водку не пью.
Мама, кажется, не поверила. Она сама казалась нервной, то взвинченной, то веселой, то тревожилась, то забывала о своих тревогах, и Сашка, не выдержав, однажды спросила:
— С тобой-то что происходит? Что случилось?
— А видно? — спросила мама после паузы, и щеки ее порозовели.
— Что? — Сашка хлопнула глазами.
— Я жду ребенка, — просто сказала мама. — Мы — с Валиком. С Валентином.
— Как?!
— Да вот так, — теперь мама старалась казаться невозмутимой, даже насмешливой. — Не такая я старуха, как тебе кажется.
— Мне не кажется, — пробормотала Сашка. — Я другое имела в виду… И все-таки…
— Все-таки, если мужчина и женщина любят друг друга, вполне естественно, что они хотят ребенка. Валентин хочет ребенка.
— А ты?
— И я хочу! — мама рассмеялась немного напряженно. — А ты разве не хочешь маленького братика? Или сестричку?
— Не знаю, — призналась Сашка, подумав. — Все это как-то… умозрительно.
С этого момента ей стало понятно мамино состояние, и стало понятно, почему тема «наркотиков» и Сашкиных измененных реакций не получила развития. Сашка понятия не имела, как бы она выкрутилась, вздумай мама припереть ее к стенке: чем вы там занимаетесь в этой Торпе?! Но маме было не до того. В ней рос ребенок, и именно ему, неродившемуся, а не взрослой Сашке, предназначалось ее внимание.
Сашка думала так, понимая, что несправедлива. Мама не была равнодушна к ее судьбе. Мама рвалась между новой семьей и Сашкой, и Сашка рвалась пополам: ей страшно хотелось, чтобы мама освободила ее от Торпы. Она прекрасно понимала, что это желание — неосуществимо и преступно. Она боялась, что мама однажды докопается до правды и возьмется Сашку вызволять — и погибнет в этой борьбе, потому что в схватке с Фаритом Коженниковым у нее нет шансов…
— Если бы ты училась в нормальном вузе рядом с домом, — сказала мама накануне Сашкиного отъезда, — у тебя хватило бы времени… И желания… И ты бы видела, как малыш растет, помогала бы мне… Тебе полезно, скоро свои дети будут… Как насчет перевода?
— Нам будет тесно вчетвером, — сказала Сашка. — Квартира слишком маленькая.
— Но у нас же нет другой квартиры! Потом, может быть, со временем, сможем найти вариант с доплатой, а пока…
— А пока я буду в Торпе, — сказала Сашка. — Там прекрасное общежитие.
Мама вздохнула. В этот момент ей очень хотелось верить, что общежитие — прекрасное.
— Я пойду собираться, — Сашка поднялась. — А то завтра поезд, а у меня еще конь не валялся.
Она ушла в свою комнату, села на диван и, опустив руки, ясно представила себе, что ничего привычного, доброго, старого уже больше не будет. Когда она приедет домой в следующий раз… Если приедет… все сделается по-другому. Начнется новая жизнь, новое детство. Сашкина комната преобразится, и память, слежавшуюся вместе с пылью на книжных полках, вытянет сквозняком в окно. Да, Сашка эгоистка, она привыкла, что мама принадлежит только ей; сперва появился Валентин, теперь придет кто-то третий и полностью завладеет информационным пространством этого дома. А Сашка будет там, на периферии, медленно превращаться в другое существо. Непонятное. Возможно, смертельно опасное. Будет превращаться и молчать. И хорошо еще, что у мамы есть Валентин и будет ребенок, потому что девочки, которая родилась и выросла в этом доме, больше не существует…
Сашке сделалось жалко себя. Но она обнаружила — без удивления — что не умеет плакать.
* * *— Курс «Введение в практическую специальность» рассчитан на два семестра. Зимой мы сдадим зачет, летом мы тоже сдадим зачет. На третьем курсе нас ждет один семестр собственно практических занятий, а после него — переводной экзамен. Это серьезно, дорогие мои. Опыт показывает, что легче всех этот экзамен сдают студенты, одинаково успевающие в классе «Специальность» и «Введение в практику», то есть отныне вы должны делить свои усилия между двумя главными предметами: моим и Олега Борисовича. Но если с Олегом Борисовичем вы занимались год, то меня вы пока не знаете…
Горбун улыбнулся.
Он стоял посреди аудитории, почти упираясь головой в потолок. А если бы не сутулился — наверняка бы уперся; на Николае Валерьевиче был черный костюм старомодного кроя. Время от времени Стерх поводил плечами, будто у него затекла горбатая спина.
— А заниматься мы будем с каждым индивидуально. Может быть, потом разобьемся на маленькие подгруппки, человека по три-четыре, но сначала мне надо выявить ваши профессиональные склонности. На данный момент здесь сидит только один человек, чье будущее более-менее ясно…
— И это Самохина, — сказала Лиза.
Николай Валерьевич поднял брови:
— Милая девушка, разве Олег Борисович не научил вас молчать, когда говорит преподаватель?
Лиза покраснела, но глаз не отвела.
