Татьяна Апраксина - Предсказанная
ГЛАВА 4. ВИТРАЖИ БЕЗВРЕМЕНЬЯ
По душной жаре компания прошла еще добрый пяток километров, но ничего схожего с замком не увидела. Все те же скалы по правую руку, все те же оплавленные истуканы — по правую. Горячий пепел под ногами, плотное и низкое, словно нитрокраской по бетону намалеванное небо. Каменные фигуры пугали. Вадим косился на них и тут же отводил глаза. Только на первый взгляд они казались одинаковыми. На самом деле равняло оплавленные глыбы лишь одно: каждая была воплощением предельной боли, которую может пережить живое существо. В текучих очертаниях черного камня с трудом угадывались былые черты забытых богов. Крылья, звериные тела и лапы, человеческие лица или причудливые морды химер были различимы лишь боковым зрением. Стоило повернуть голову и взглянуть прямо, картинка размывалась, оставался оплавленный, изуродованный потеками камень.
Но как ни смотри — невозможно было не слышать, не чувствовать кожей отголоски последнего предсмертного крика, запечатленные в камне. Кладбище богов было уставлено обелисками, сделанными из самих покойников. В этом было нечто нестерпимое, чуждое человеческому разуму, чуждое этике и морали человека двадцать первого века. Даже казнимых преступников хоронили, даруя покой хотя бы после смерти. Здесь же все было иначе. И оттого каждый шаг по пеплу Кладбища отнимал у Вадима силы. На самом краю слуха, тоньше комариного писка и безнадежнее плача брошенного ребенка, звучал незатихающий горький стон. Не слышать его было невозможно — он, как песок пустыни, проникал внутрь.
Услышав о ключе от ворот, Вадим представил себе именно ворота. Примерно такие, как были в недавнем замке. Потом фантазия нарисовала ажурную решетку в арке; калитку в ограде. Ворота же оказались не похожи ни на что подобное. Посреди равнины торчал столбик, напоминавший срубленное на высоте колена человека каменное деревце. Пять каменных «корней», образуя пятиконечную звезду, расходились от него и пропадали в пепле, словно корни дерева в траве. Посредине «спила» было небольшое круглое углубление.
— Пришли, — сказал Флейтист.
Вадим недоверчиво покосился на него, потом подошел к камню вплотную, погладил ладонью шероховатую «кору». Он ожидал, что ствол окажется горячим: серо-черный камень, похожий на обсидиан, должен был нагреться под солнечным светом. Оказалось же — прохладный, чуть влажный на ощупь, словно на нем собралась тоненькая пленка конденсата. Вадим еще раз провел пальцами снизу вверх, недоуменно встряхнул головой. Казалось, что камень дрожал мелкой дрожью. Несильно, неравномерно — как вибрирует колонка компьютера при выведенных на максимум низких частотах.
Рядом оказался Серебряный, осторожным жестом смахнул ладонь Вадима с камня.
— Неразумно касаться источников чужой силы.
— Для меня это просто вибрирующий камень, — пожал плечами музыкант.
— И камень этот вибрирует просто потому, что это свойственно всем камням? — две черные полоски зрачков на серебристом фоне показались Вадиму прорезями прицела. В фокусе этого взгляда он чувствовал себя неуютно.
— Откуда я, блин, знаю, что свойственно здешним камням?! — получилось куда громче, чем Вадим хотел. На его голос оглянулись все.
— Не знаешь — не трогай, — коротко и без упрека бросил Флейтист, и Вадим успокоился так же быстро, как и разозлился. Но неприятный осадок остался: опять его стыдили, как школьника. Если бы это был командир — Вадим бы не огорчился, но Серебряный слишком уж умничал, слишком часто строил из себя всезнающего и всемогущего. Прыжки вокруг Анны, там, где дело не касалось ее безопасности, тоже казались то неуместными, то попросту хамскими.
Вадим отошел на пару шагов от камня, принялся отчищать джинсы от пепла и песка — нужно хоть чем-то было занять руки.
— Встаньте на линиях, — чуть позже сказал Флейтист. — Анна, когда все встанут, положи браслет в углубление.
Под линиями, как не сразу догадался Вадим, имелись в виду «корни» каменного пенька. Встав над одним из «корней», он ощутил все ту же вибрацию, но на этот раз более сильную. Теперь дрожь камня через подошвы кроссовок передавалась в ноги и позвоночник, неприятно щекотала в основании черепа. Стоять над линией было неприятно, и когда Анна сделала то, что от нее хотели, Вадим вздохнул с облегчением…
…на тот краткий миг, пока золото уже выскользнуло из пальцев Анны, но еще не улеглось на камне…
…потому что все, что происходило после этого, было в сотню раз страшнее и неприятнее.
Тьма упала наотмашь, четырьмя стенами колодца заключая Вадима в тесную клетку. Он невольно вскинул голову вверх, но крошечный квадратик неба казался недостижимым. Потом и этого маленького, с почтовую марку размером, серо-голубого клочка не стало. Клетка захлопнулась. Ускорение вдавило Вадима в затвердевший вдруг пепел. От стены до стены — рукой подать, клетка была размером с кабину лифта. Падал лифт этот в пропасть, или возносился к небесам, Вадим не знал. Может быть, само движение было лишь иллюзией, навеянной темнотой и ощущением близкой опасности.
Он упирался руками в податливые маслянистые стены, старался удержаться на ногах. Не так-то легко это было, пол под ногами ходил ходуном. В спину непонятно откуда дул ледяной ветер, пробирая до костей. В абсолютной тьме перед глазами шарахались яркие цветные пятна. Осмысленных узоров они не образовывали, а оттого было еще муторнее.
Болтанка прекратилась так же резко, как и началась. Передняя стенка кабины растворилась, и Вадим зажмурился: после темноты свет больно ударил по глазам. Мягкая ладонь толкнула его в спину, музыкант невольно сделал шаг вперед — вслепую, боясь споткнуться, но ноги ступили на ровный пол, застеленный чем-то мягким. Он открыл глаза.
Знакомая и обжитая за последние годы квартира в Южном Бутово. Раскладной диван вдоль одной стены, гора вещей вдоль другой — пара так и не разобранных после поездок рюкзаков, музыкальное оборудование, книги и диски. Привычный и родной, но сейчас, после долгого отсутствия — бросающийся в глаза бардак. Окна и полы давно нужно было вымыть, вещи разобрать, клавиатуру компьютера отчистить, пыль — вытереть. Вся куча признаков хорошенько запущенного жилья была налицо.
— Неужели все кончилось? — вслух сказал Вадим, оглядываясь.
За спиной не было ничего необычного — стена с наклеенным плакатом, дверь, ведущая в прихожую. На белой краске разбросаны были там и сям мелкие коричневые точки: дверь хорошенько засидели мухи. Первой мыслью было схватиться за тряпку и моющее средство, привести все в порядок. Потом захотелось пойти в кухню, поставить чайник и выпить чаю. Большую кружку — бульонную, полупрозрачного дымчатого стекла, вмещавшую добрых пол-литра.
