Джефф Сомерс - Убить бессмертного, или Электрическая церковь
Да ладно, какая разница. Все равно я не доживу до конца недели. Я коп-киллер, мне заказали главу Электрической церкви, на меня объявлен всемирный розыск…
Я потихоньку успокоился и кивнул.
- Давай.
Кит тоже кивнул.
- Хочу уточнить, что с тобою произойдет. Если раствор ввести правильно, он вызовет состояние, похожее на смерть. Даже если ты сохранишь способность к восприятию, ты утратишь сознательный контроль над телом. Дыхание и сердцебиение замедлятся до почти неразличимого уровня. Не самый доскональный осмотр покажет, что ты мертв. Если способность к восприятию сохранится, это будет… довольно дискомфортно.
Я позволил Мильтон взять меня за руку и перевязать предплечье резиновой трубкой.
- Так сохранится или нет? Кит пожал плечами.
- После этого процесса выжили немногие. У нас слишком мало информации.
Это меня рассмешило. Я даже расхохотался. Кит и Мильтон переглянулись, но ничего не сказали. Я дослушал речь Кита со слезами на глазах, пытаясь изо всех сил держать себя в руках, но смех выдавливался из меня по каплям. Классика! Лучше не Придумаешь! Вот как уйдет из жизни Эйвери Кейтс, Веикий и Узясный, после всех своих трепыханий. Ляжет и даст себя казнить.
Кит безмятежно продолжал:
- Не исключены болезненные ощущения. Нельзя сбрасывать со счетов и психологическое воздействие, - вероятно, ты будешь страдать от клаустрофобии.
Все еще хихикая, я махнул на него рукой.
- Давай, Кит, не тяни волынку!
Мильтон постучала по моей вспухшей вене и с профессиональным удовлетворением кивнула. Кит поднял шприц и с извиняющимся видом приблизился.
- Я пытался найти автоматический шприц, но они попадаются редко. Придется старомодным способом… - Он поднял шприц так, чтобы я видел. От его серьезной мины я опять чуть не расхохотался. Он думает, что это имеет какое-то значение!
- Э-э… У монаха будет аналогичный шприц с небольшим коктейлем из всяких лекарств. Если мистер Гатц действительно сумеет им управлять, монах введет эту смесь тебе в сердце непосредственно в нужный момент - когда ты окажешься внутри в относительной безопасности. Тай еще раз напоминает: процесс «пробуждения» будет неприятным. В течение нескольких секунд ты перейдешь от полной недееспособности к жизни. Это напоминает жесткую перезагрузку компьютерной системы. Наверняка очень болезненно.
Я кивнул. Похоже, мне все-таки удалось взять себя в руки.
- Понял. Кит вздохнул.
- Тай думает, что говорить об этом нет смысла, но остальные считают, что тебя надо предупредить: из стазиса надо выйти в течение четырех часов. Если стазис затянется… Нельзя притворяться мертвым бесконечно, правда?
- Понял. Поехали, время не ждет.
Кит поднял шприц и постучал по нему пальцем. Затем оглянулся на остальных и шагнул ко мне. На его лице появилось неприятное подобие улыбки.
- Увидимся на той стороне, мистер Кейтс!
Я лег, и меня крепко привязали. Мильтон положила мою руку ладонью кверху. Я сжал руку в кулак и оглядел их всех. Таннер наклонилась надо мной с толстым лоскутом кожи. Я был еще спокоен, внутри еще булькал последний приступ смеха, но в рот уже просочился медный привкус ужаса. Я сглотнул, и ужас комом застрял в глотке.
- Только не облажайтесь, - сказал я напряженным жестким голосом, словно в горле торчали осколки стекла.
- Пошел ты, - оборвала меня Таннер и впихнула кожу мне в зубы. - Мы никогда не лажаемся!
Краем глаза я уловил движение и повернул голову. Оурел оттолкнулся от стены и раздавил окурок. Наши глаза встретились. Он подмигнул и вышел. Мне было знакомо выражение его лица. Такая спокойная решимость всегда предшествует планируемому убийству. Он ждал, пока меня не свяжут, а теперь пошел прострелить голову Мэрилин Харпер. Меня ожгло паникой. Как же я не догадался сразу?
Ответ отдавал горечью. Несмотря на весь свой светский лоск, наш фальшивый Оурел был дикарем.
Я пинался, я кричал, я пытался порвать веревки. Но Мильтон и Таннер держали меня с неожиданной силой, а Кит наклонился надо мной как врач.
- Прости, Кейтс, - сказал он серьезно, почти грустно. - Теперь ты нам гораздо нужнее мертвый, чем живой.
Я почувствовал на своей руке чьи-то пальцы, укус холодной иглы и…
Глава 28. ПРИДОННАЯ РЫБА, ЧЕРНАЯ, ВЗДУТАЯ И КОЛЮЧАЯ
10000
У меня в груди ледоруб. Он разрывает сосуды, скользит по артериям в медленном потоке крови, острым как бритва жаром проникает в каждый беззащитный орган. У меня в груди придонная рыба, черная, вздутая и колючая. Она всплывает на поверхность и распухает еще больше.
Я открываю рот, чтобы закричать, но вместо этого стискиваю зубами лоскут кожи. Боль раздирает артерии и плавает в кишках, неумолимо приближается к сердцу. Она проникает в легкие и разрывает их. Я задыхаюсь. Боль вздувается у меня в груди, находит сердце и лопается. Осколки пронзают тело, впиваются в позвоночник, кости, хрящи.
Я напрягаюсь, от ступней до макушки обжигает мутное онемение. Я трясусь и дрожу, впиваюсь зубами в узкую кожаную полоску, выпучиваю глаза на Тая Кита. Тот молча отходит от меня и глядит на дверь.
Вдруг становится темно, и я теряю сознание.
* * *
Я пришел в себя. Зрение вернулось резко, словно Бог или еще кто-то там нажал на выключатель. Только что ничего не было, и вдруг я смотрю в омерзительно радостную маску брата Уэста. Бледная улыбающаяся рожа монаха нависла прямо надо мной.
- Мистер Кейтс? Не знаю, слышите ли вы меня, но я хочу вас заверить, что выполню свою часть уговора. Мистер Гатц говорит, что вы выполните свою. Пора идти.
Рожа пропала, и я уставился в потолок. Было очень тихо. Потом раздались странные звуки: свист, звон, звук чего-то рвущегося. Я пытался держать мысли под контролем, но они извивались и вырывались. Я хотел помотать головой, но не смог.
Потом вернулась боль.
Сначала она была легким зудом, слабым воспоминанием об ужасе, задевавшем края моих мыслей. Боль скапливалась, как далекий гром, пока не взорвалась бамбуковыми ростками, которые проросли под моими ногтями и пронизали все тело.
Мне хотелось кричать, но я не мог. Мне хотелось выть, извиваться и кусать бее вокруг, чтобы передать эту заразу, хоть как-то ее ослабить, но я не мог. Я смотрел в потолок, и мои глаза заволакивало красным, кожа слезала, кости расщеплялись. Сверху на боль опустился толстый слой онемения: руки, ноги, все тело стало мертвым и бесчувственным. Снизу в меня все глубже впивались бритвенные лезвия, битое стекло, канцелярские кнопки.
Я хотел дрожать, но не мог.
Меня подняли. Потолок приблизился и скользнул в сторону. Неожиданно передо мной возникло лицо Гатца, бледное и восковое, как у монаха, но усталое и блестящее от пота.
