Джон Варли - Тысячелетие
И в то же время они ретиво и рьяно, с упорством бобров уничтожают планету. Они накопят- со временем- свыше трехсот гигатонн ядерного оружия, прикидываясь, будто не собираются его использовать. Они положат начало процессам, которые- со временем- убьют все виды животной жизни, кроме их собственного, нескольких видов насекомых и миллиона быстро мутирующих микробов. И таким образом обрекут своих потомков (и меня в том числе) на вымирание. То, что они делали сейчас, изменит меня настолько, что я уже не смогу дышать их воздухом и есть их пищу.
Неудивительно, что именно они изобрели понятие экзистенциальной безысходности.
И все-таки одно дело- наблюдать за жизнью человека со стороны и совсем другое- слушать, как он о ней рассказывает. Я приготовилась повеселиться от души, по крайней мере про себя.
Но когда он заговорил, все переменилось. «Бедняга», — подумала я с иронией и вдруг поймала себя на том, что сочувствую ему всерьез.
Он не ныл. Он даже не жаловался. А зря: мне было бы легче сохранить свое здоровое презрение. Но он говорил правдиво и просто. Он одинок. Он не знает, как с этим бороться. Он пытается забыться в работе, однако работа больше не помогает. Он знает, что это глупо, но не может понять, почему все на свете утратило для него значение. Как собственный врач, он прописал себе в качестве лекарства этанол. Лечение вроде немного помогало, но особых результатов не дало. Он знает, сам не зная откуда, что утратил нечто важное, к чему стремился раньше, и теперь катится вниз. И больше не ждет от жизни ничего хорошего.
Я слушала, разрываясь между сочувствием и желанием схватить его за шкирку и трясти до тех пор, пока не приведу в чувство. Наверное, родись я в двадцатом веке, я бы стала работником социального обеспечения. Похоже, я не способна обращаться с козлом как с личностью, не проникшись его печалями. Я не смогла остаться сторонним наблюдателем.
Куда проще, черт возьми, было вырубать этих ублюдков парализатором и отправлять пинком под зад в Ворота. Тогда их вопли не достигали моих ушей.
Что-что, а пил он умеючи. Он, по-видимому, думал то же самое обо мне.
Он так увлекся, что опомнился, только когда принесли еду. Сообразив, что выкладывает историю своей жизни в виде непрерывного монолога, он трогательно смутился и попросил меня рассказать о себе.
Я, конечно, была к этому готова. Мы с Мартином разработали правдоподобную легенду. Мне просто не хотелось ее рассказывать. До смерти надоело врать. Но я начала и, по-моему, справилась неплохо. В нужных местах он кивал, задавал сочувственные, но не каверзные вопросы.
Довольная собой, я продолжала болтать, и вдруг поняла, что он не верит ни единому моему слову.
В глазах у него появилось какое-то странное выражение. Быть может, это просто виски? Я пыталась себя убедить, но безуспешно.
Нет, конечно, виски тут ни при чем. Просто он считал, что я что-то от него скрываю, и был совершенно прав.
Я выкинула его у отеля, проехала несколько кварталов, припарковалась, но из машины не вышла. Я сидела там и тряслась крупной дрожью.
Когда меня перестало трясти, я взглянула на часы. Немного за полночь. Я знала, что мне нужно делать. Мы с Шерманом обговорили все до мелочей, в том числе и мой следующий ход. Я только не могла заставить себя двинуться с места.
Не то чтобы я боялась лечь с ним в постель. Мы с Шерманом обсудили этот вопрос, и секс уже не пугал меня так, как прежде. Стоит ли бояться беременности, когда тебе осталось всего несколько дней жизни? И не то чтобы мне претило перепихнуться ради успеха проекта Ворот. Если составить список неприглядных вещей, на которые я была готова, лишь бы спасти проект, то ночь, проведенная с кем-то, кто мне не нравился, отнюдь не была бы в этом списке последней.
И дело даже не в том, что Смит мне не нравился. Работа есть работа, и я отношусь к ней как солдат… и вообще, на самом-то деле он мне нравился. К тому же послание было на сей счет вполне либерально: не хочешь- не трахайся.
Она же просто слизнячка.
Впереди виднелся небольшой винный магазинчик. Я вышла из машины, прошла по тротуару и купила бутылку скотча.
Когда я возвращалась, из темной подворотни вынырнула какая-то фигура и последовала за мной. Я повернулась. Мужчина был темнокожий- возможно, негр, хотя расы я различаю с таким же трудом, как и стили. Он ткнул в меня пистолетом.
— Давай кошелек, сучка, — сказал он.
— Ты грабитель или насильник? — поинтересовалась я. А затем, выхватив у него пушку, швырнула его наземь и наступила ногой на горло. Он попытался высвободиться; я пнула ему в лицо и снова придавила шею. Он захрипел. Я ослабила давление.
— Ты сломала мне кисть, — сказал он.
— А мне кажется, лучевую кость. Или локтевую. Лучше обратись к врачу, он разберется. — Я посмотрела на его голую руку. — Ты наркоман?
Он не ответил.
Что ж, предков, как известно, не выбирают, а он был одним из моих предков, так что убить я его не могла. Наверное, я и так уже причинила немалый вред временному потоку… но мне было все равно.
Я вдруг почувствовала себя легко и свободно. Я буду делать то, что захочу, — если только сумею определить, что это такое.
Вытащив патроны, я вернула ему пушку. Потом залезла в сумочку и бросила на тротуар пачку американских долларов- двадцать тысяч минус 15 долларов 86 центов, потраченных на виски. И сказала:
— Всего хорошего!
Свобода воли- странное состояние. Если это была она.
Я позволила своим руками вести машину. Они привезли меня обратно к отелю Билла и припарковали автомобиль.
У ног, похоже, были те же намерения, но справлялись они немного хуже. В коридоре они споткнулись о поднос, на котором стояло два стакана. Я подобрала стаканы, и ноги донесли меня до двери, где и застопорили. Я протянула палец, чтобы поскрестись в дверь, вспомнила, что нахожусь в другом времени и месте, и стукнула по ней кулаком.
Тук-тук.
Кто там?
Твоя фортуна.
Что такое фортуна?
Ты просто протяни ладонь, мистер Смит. Луиза расскажет все.
Глава 15
Сложные проценты
Вот уже девять лет, как я бросил курить. Но когда она встала и пошла в ванную, я схватил пачку, оставленную ею на тумбочке, и щелкнул зажигалкой. «Виргиния Слимз». После второй затяжки я закашлялся, после четвертой закружилась голова, и я затушил сигарету.
Ну и ночка!
Я посмотрел на часы. Час ночи. В десять утра она превратится в тыкву. Это всего лишь одна из подробностей ее рассказа, и далеко не самая бессмысленная.
Я прислушался к плеску воды за закрытой дверью. Похоже, она принимает душ.
