Алексей Гребенников - Третий экипаж (сборник)
Задохнулся от невозможности.
Не знал, что и думать о словах Донгу.
Неужели мышонок врет? А Билюкай? Если не врал, то почему не отпустил Айю? Разве не должно быть у бога всё правильным?
Вспомнил, как гамулы ловят китов, а охотники – лосей, вздохнул, молча, с тоской, смотрел, как налим, всегда не любивший тепла, погрузился в темную воду – животом в темный ледяной ил. Смотрел, как грозно и низко жужжало в воздухе крутящееся веретено гамул…
III
Был вечер.
Стало утро.
На берегу раздался крик:
«Мымскалин! Мымскалин!»
Киш приподнялся, сел. Совсем задиковал, подумал.
Попытался вспомнить. Ну да, минеральные добавки… конверторный шлам… «Пиритные огарки», – пискнул из кармана Икики. Смущенно пискнул, в присутствии Героя третьей степени почему-то не требовал называть себя доктором. А налим Донгу сразу высунулся из воды по пояс. Анальный плавник откинут, в водянистых выпуклых глазах изумление:
«Что видел?»
«Сны видел».
Пытался вспомнить.
«Что за самодеятельность, Влад?»
Такое слышал во сне. А как это понять?
Неясный сон казался сейчас совсем загадочным, как особенная трава.
«Мымскалин! Мымскалин!»
«Зачем отключать автопилот в тумане?»
Стебель особенной травы красноватого цвета с короткими белыми волосками. Листья посажены на толстых мохнатых черешках, сплошь испещренных красными крапинками.
«Мымскалин!»
«Да здесь тундра голая, как стол».
«Письмо тебе», – изумленным голосом произнес Донгу.
«Он врет! – пискнул мышонок. – Не ходи к берегу!»
«Письмо?» – удивился Киш.
«Настоящее», – подтвердил налим.
«Не ходи!» – с ужасом пискнул мышонок, но Киш поднялся, спустился к заиленной кромке берега. На ходу разминал отекшие руки. Чувствовал себя сильным.
Синяя глина, камни, вода.
Немного серого нежного ила.
Хороший берег. Валяются крупные камни.
Даже Герой третьей степени не рискнет броситься на такой берег, схватить неосторожно приблизившееся существо.
Письмо оказалось коротким.
…где…
И всё.
Ни начала, ни конца.
Даже вопросительного знака нет, если был.
Обломок камня, которым сделали надпись, рядом валялся.
Никаких других знаков не было или их затерли тем же камнем.
Налим Донгу снова по плечи высунулся из воды, растянул плоский рот: «А я больше видел! Я много слов видел!» И, похоже, не он один. Когда Киш оглянулся, за гряду ближних скал смущенно спрятались три сказочных старичка, массивных, как скалы. И бросились врассыпную зайцы-ушканы.
«Чего это они? Вкусное есть хотят?»
Донгу ответил: «Хотят видеть интересное».
Как вчера, изгибалось в воздухе дымное черное веретено гамул, рыжая лисица шахалэ хитро прошмыгнула за камни, тотчас выглянула. За наклонными мухоморами помаргивали, затаясь, мыши четаны – в выходных мундирчиках.
«Наверное, узнали, что я пришел», – догадался Киш.
«Не совсем так, – уклончиво ответил Донгу. Было видно, что Герой привык к прямоте и уклончивость ему не нравится. – Отдай мне Икики, – сладко потянул воздух носом, – всю правду скажу». – «А в чем правда?» – «Ты же прочел письмо?» – «Ну да. Только ничего не понял». – «И никогда ничего такого не поймешь». – «Почему так? Почему никогда не пойму ничего такого?» – «Потому что мышонок с тобой. Жирный. Тебе не верит, а мы ему не верим. Кризис доверия, Киш. Пока мышонок с тобой, знать правду не будешь. Пинай жирного в омут. Это он стер слова. Даже вопросительный знак стер». – «Икики…»
«…доктор Ики», – донеслось из кармана.
«Хочешь, отдам?» – спросил Киш, ни к кому не обращаясь.
Но тот, кому надо, сразу всё понял и взволновался, ответил из кармана:
«Нельзя закрытую информацию делать всеобщей. Иначе будут большие волнения, Киш. Ты сам начнешь волноваться. Ты устал, совершил большое путешествие. Ты сейчас не можешь правильно понимать события. Даже Кутха и Билюкай не дают живому сразу всю информацию. Например, не говорят, когда кто умрет».
«А я знаю, – сладко пососал воздух Донгу. – Сегодня многие умрут».
«Страшное говоришь, – взволновался Икики. – Неужели из народа Аху?»
«Из народа Аху особенно».
Словам Героя третьей степени одобрительно внимали, кивая рогатыми, мохнатыми, круглыми и носатыми головами старые опытные сказочные старички, вертящееся веретено гамул, сытые оленные быки с туманными глазами, рыжие лисы, даже невысокая лиственница, ондуша, похожая на траурный праздник – черная, одноногая, вся в узелках, как коса Айи.
«Почему нехорошо смотрят?»
«У меня для тебя две новости, Киш».
«Все-таки есть? Хорошая и плохая, наверное?»
«Это ты сам решишь», – Донгу длинно зевнул и окунулся в воду.
«Икики, – сердито спросил Киш, – письмо мне, а слова стер ты. Почему?»
«А почему ночь? Почему долгие сны? Почему печаль, слезы, пересуды кумушек, дымка в вечернем небе? – философски произнес мышонок. – Почему облака, киты, гамулы и всё такое прочее? Почему ветер и звезды?»
Задумался: «Почему всё?»
«Не отвлекайся…»
«…доктор Ики».
«…не отвлекайся, Икики. Отдам!»
«Почему отдашь? Зачем отдашь? Без контроля нигде нельзя, – как бы обиделся мышонок. А может, правда, обиделся. Заговорил со страстью: – В тундре давно идет война. Все врут. Все недоговаривают. Много столетий великий народ Аху пытается отстоять свободу. Ходили к Столбу с ножами и стрелами, грызли Столб механическими насадками, теперь против народа Аху отовсюду развязывают грязную информационную войну. Много тысячелетий старый Кутха пытается навязать свободолюбивому народу Аху глупую разнузданную демократию. – Мышонок забился в истерике: – Долой невежество! Я, доктор Ики, объявляю высшую степень свободы! Долой дураков! Долой старых ублюдков! Защитим великий народ Аху от пораженческих настроений и растлевающих идей! Гамулы испорчены тем, что видят под землей, Донгу испорчен безответственностью своей славы, сказочные старички развращены бесконтрольностью. Я беру на себя ответственность, насмерть перешаманю любого, кто возразит. Я, доктор Ики, уберегу живое!»
«Что было в письме, Икики?»
«…доктор Ики!»
«Донгу!» – позвал Киш.
«Пинай его мне!» – откликнулся Донгу.
Вся тундра замерла.
«Мымскалин! Мымскалин!»
Похоже, Ильхум снова искала непослушного сына.
Мышонок из кармана пискнул: «Не слушай налима, Киш. Наклонись. Шепну».
И, правда, шепнул на ухо: «Влад! Где ты?»
И добавил: «Подпись я тоже стер».
«А подпись была – Айя?»
Тундра молчала, как перед грозой.
Жужжало веретено гамул, за темными камнями переглядывались сказочные старички, томились, поводя глазами двухгодовалые оленные быки, прыгали зайцы.
