Виталий Сертаков - Пленники Пограничья
— Вперед, мало времени, — дядя Эвальд подхватил баул и чертыхнулся, привычно кинув взгляд на часы.
— Что он хотел? На каком языке они говорили? — по пути полезла ко мне с расспросами Анка. — Разве пес не слушается Камиллу?..
Я очень не хотел свою девушку пугать. Последний час она торпедировала меня десятками вопросов. Но обычной девчонке совершенно незачем знать, кто такая Камилла на самом деле, и почему ее до сих пор терпят духи Холмов. Таких сильных ведьм, как Камилла, рождается не так уж много. есть еще старичок на острове Мэн, есть две бабки где-то на севере Шотландии, но тетя Берта с ними не контактирует. Может, есть и еще кто-нибудь, но праздные вопросы о знахарях задавать не принято. Вообще-то, в нашем фине, самый большой знаток колдовства — это Питер Лотт; когда наступает его черед учить детей, его слушают, затаив дыхание. Рассказывать Питер умеет лучше старого Эвальда, и даже лучше, чем тетушка Берта. Хотя, формально, она, как старшая женщина септа, отвечает за контакты с колдунами. И сколько бы взрослые ни внушали, что следует называть одиночек знахарями, все равно понятно, кто они такие. Питер Лотт, когда пришел его черед учить, загибал четыре пальца.
Лишь в четырех случаях может обратиться Фэйри к тем, кто представляет на свету Неблагий двор.
Когда смертельная опасность угрожает ребенку, и женщины септа не могут спасти дитя.
Когда смертельная вражда охватывает два септа, или два фина, и Палата не в силах рассудить их. Такого, кстати, никогда не случалось.
Когда мор охватывает скотину, или засуха, или эпидемия… Дядюшка Лотт говорит, что последние сто лет подобные проблемы потеряли насущное значение.
И последний случай, самый неприятный. Когда септам угрожает смертельная опасность от обычных. Традиционно знахари не вмешиваются в войны и споры людей; это оттого, что до восемнадцатого христианского века их жгли на кострах. В Британии сожгли десятки тысяч знахарей, но еще больше — на материке. Среди знахарей встречались не только Фэйри. Скажем честно, Фэйри среди них было меньшинство, а больше половины казненных во все времена составляли бастарды и всяческие помеси с обычными. Питер Лотт даже как-то раз невнятно упомянул о ведьмах из народа пикси и о колдовском племени с Оркнейских островов, которое целиком сгинуло в казематах и пламени костров, а с людьми имело столько же общего, сколько мы имеем с гориллами и медведями. Издалека похожи, но совершенно разные…
Но я рассудил, что Анке совсем не обязательно знать, что такое Неблагий двор и почему такие, как Камилла, вечно прячутся от людей. Она ведь немножко наивная, я имею в виду Аню. Она наверняка начала бы приставать с идеями: например, построить медицинский центр и там собрать знахарей, чтобы они бесплатно лечили людей. Или брали бы деньги с богатых и бесплатно лечили всех бедных. От ее брата я уже слышал, как она деньгами распоряжается, которые им люди Атласа заплатили. Он, конечно, тоже не жадный, Валентин, но за пару дней потратить шестнадцать тысяч долларов на лекарства и подарить эти лекарства больнице…
Это круто.
Валентин звонил мне из аэропорта, когда провожал Анку на самолет, и предупредил, чтобы мы с сестрами присматривали… за Анкиным кошельком. Не дай Бог, ей в Британии придет в голову идея накупить кислородных подушек и тестов для диабета…
Ну как я после такого объясню ей, что Камилла вовсе не стремится никого лечить? У меня от одного ее присутствия рядом поднялись кисточки на ушах и захотелось оскалить зубы! Дядя Эвальд меня предупреждал еще в машине, что захочется рычать, но я не поверил.
Как я объясню Анке, как предков Камиллы отринул Неблагий двор? А Добрые Соседи тоже не могут и не захотят ее принять…
И теперь такие, как она, мечутся между двух вселенных, руководствуясь своими непонятными законами, законами Пограничья. Иногда они способны пойти навстречу, иногда поступают назло…
— Дети, не напирайте! — Окрик дяди Сани вывел меня из задумчивости.
В глаз мне словно попала мошка, а в ноздри влился запах черного ячменного пива, горячего хлеба и топленого масла. Стоило дважды сморгнуть, и я едва не воткнулся кровнику в спину. Все наши стояли, задрав головы, и не шевелились. Я уже догадался, что никаких мошек в глазу нет, просто таким образом Пограничье реагирует на излишне любознательных. Как только пытаешься уследить за изменениями, получаешь пыль в глаза или молнию в небе. Анка затихла рядом, разинув рот, но вопросов пока не задавала. Полагаю, что у меня вид был не намного лучше.
Мы вышли к заставе.
Застава брауни больше всего походила на средневековую крепость, с одной оговоркой. Она была выстроена из дерева, и ее нельзя было обойти. Частокол толстых, плотно пригнанных дубовых стволов тянулся в обе стороны, насколько хватало глаз. За частоколом поднимались сторожевые башни с острыми крышами, заляпанными совиным пометом. Из бойниц башен за нами следили цепкие бессонные глаза, но сами брауни не показывались. Совы задумчиво прохаживались по конькам крыш, чистили перья и кормились из железных лоханей. Мне показалось, что на двух птицах были надеты седла.
Далеко слева, в поле, двигалась упряжка длиннорогих быков. Верхом на белом быке сидел человечек в красном колпаке. Я уже привык, что в Пограничье верно оценить расстояние почти невозможно, до быков могло быть в равной степени как сто ярдов, так и несколько миль. Небо цвета крепкой марганцовки тянуло за собой ячменное поле вверх, и казалось, что бычья упряжка ползет по наклонной стене. Здесь все было наоборот, Пограничье заключалось в сферу, а не натягивалось на поверхность планеты, как Верхний мир.
У центральных ворот смердело невероятно, просто не верилось, что это парадный вход в городок. Дорога, по которой мы пришли, упиралась в глубокий ров, на дне которого валялся всякий хлам. Мне даже стыдно стало за легендарных брауни. На камнях догнивали тряпки и кожаные сапоги, ржавели подковы, куски чайников, в помоях копошились жирные крысы. Судя по всему, отходы кухонь выливали прямо через крепостную стену.
Пока тетушка Берта вела переговоры через дырку в воротах, я повернулся, глядя в другую сторону. Мне было жутко интересно, что случится, если рвануть вдоль крепостной стены к далекому лесу у горизонта. Куда тогда денется горизонт, будет так же быстро удаляться, как в Верхнем мире, или земля станет наклонной, а потом и вовсе поднимется вертикально, замыкая сферу изнутри? Но тогда это будет означать, что мир обрел стены, а любые стены можно проломить…
Позади нас широко разливалась река. По сути, это была уже не река, а настоящее море, и противоположный берег скрывался в туманной мгле. По седым барашкам, под оранжевым диском луны скользили лодочки, плясали поплавки сетей, а у берега, на песке, дымили коптильни. Присмотревшись внимательнее, дальше по берегу я разглядел деревню из круглых каменных домиков. Там пологий пляж переходил в крутой откос, на ковре вереска полыхали костры, и мелкие фигурки водили хороводы…
