Рэй Бредбери - Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953
En La Noche 1952 ( En La Noche (В ночи – исп.)
Переводчик: Д. Смушкович
Всю ночь миссис Наваррес выла, и ее завывания заполняли дом подобно включенному свету, так что никто не мог уснуть. Всю ночь она кусала свою белую подушку, и заламывала худые руки, и вопила: "Мой Джо!" К трем часам ночи обитатели дома, окончательно отчаявшись, что она хоть когда-нибудь закроет свой размалеванный красный рот, поднялись, разгоряченные и решительные, оделись и поехали в окраинный круглосуточный кинотеатр. Там Рой Роджерс гонялся за негодяями сквозь клубы застоявшегося табачного дыма, и его реплики раздавались в темном ночном кинозале поверх тихого похрапывания. На рассвете миссис Наваррес все еще рыдала и вопила. Днем было не так уж плохо. Сводный хор детей, орущих там и сям по всему дому, казался спасительной благостыней, почти гармонией. Да еще пыхтящий грохот стиральных машин на крыльце, да торопливая мексиканская скороговорка женщин в синелевых платьях, стоящих на залитых водой, промокших насквозь ступеньках. Но то и дело над пронзительной болтовней, над шумом стирки, над криками детей, словно радио, включенное на полную мощность, взмывал голос миссис Наваррес.
– Мой Джо, о бедный мой Джо! – верещала она. В сумерках заявились мужчины с рабочим потом под мышками. По всему раскаленному дому, развалясь в прохладных ваннах, они ругались и зажимали уши ладонями.
– Да когда же она замолкнет! – бессильно гневались они. Кто-то даже постучал в ее дверь:
– Уймись, женщина! Но миссис Наваррес только завизжала еще пуще: "Ох, ах! Джо, Джо!"
– Сегодня дома не обедаем! – сказали мужья своим женам. Во всем доме кухонная утварь возвращалась на полки, двери закрывались, и мужчины спешили к выходу, придерживая своих надушенных жен за бледные локотки. Мистер Вильянасуль, в полночь отперев свою ветхую рассыпающуюся дверь, прикрыл свои карие глаза и постоял немного, пошатываясь. Его жена Тина стояла рядом, вместе с тремя сыновьями и двумя дочерьми (одна грудная).
– О Господи, – прошептал мистер Вильянасуль. – Иисусе сладчайший, спустись с креста и утихомирь эту женщину. Они вошли в свою сумрачную комнатушку и взглянули на голубой огонек свечи, мерцавшей под одиноким распятием. Мистер Вильянасуль задумчиво покачал головой.
– Он по-прежнему на кресте. Они поджаривались в своих постелях, словно мясо на угольях, и ночь поливала их собственными приправами. Весь дом полыхал от крика этой несносной женщины.
– Задыхаюсь! – Мистер Вильянасуль пронесся по всему дому и вместе с женой удрал на крыльцо, покинув детей, обладавших великим и волшебным талантом спать, несмотря ни на что. Неясные фигуры толпились на крыльце. Дюжина мужчин молчаливо сутулилась, сжимая в смуглых пальцах дымящиеся сигареты; облаченные в синель женщины подставлялись под слабый летний ночной ветерок. Они двигались, словно сонные видения, словно манекены, начиненные проволочками и колесиками. Глаза их опухли, голоса звучали хрипло.
– Пойдем, удавим ее, – сказал один из мужчин.
– Нет, так не годится, – возразила женщина. – Давайте выбросим ее из окна. Все устало засмеялись. Мистер Вильянасуль заморгал и обвел всех растерянным взглядом. Его жена вяло переминалась с ним рядышком.
– Можно подумать, кроме Джо никого на свете в армию не призывали, – раздраженно бросил кто-то. – Миссис Наваррес, вот еще! Да этот ее муженек Джо картошку чистить будет – самое безопасное местечко в пехоте!
– Что-то нужно предпринять, – молвил мистер Вильянасуль. Жесткая решительность собственного голоса его испугала. Все воззрились на него.
– Еще одной ночи нам не выдержать, – тупо заключил мистер Вильянасуль.
– Чем больше мы стучимся к ней, тем больше она орет, – пояснил мистер Гомес.
– Священник приходил после обеда, – сказала миссис Гутьеррес. – Мы за ним послали с отчаяния. Но миссис Наваррес даже дверь ему не открыла, как он ни упрашивал. Священник и ушел. Мы и полицейского Гилви попросили на нее наорать – думаете, она хоть послушала?
– Значит, нужно попытаться по-другому, – размышлял мистер Вильянасуль. – Кто-то должен ее. . . утешить, что ли. . .
– По-другому – это как? – спросил мистер Гомес.
– Вот если бы, – подвел итог минутному раздумью мистер Вильянасуль, – среди нас оказался холостяк. . . Его слова упали, словно холодный камень в глубокий колодец. Послышался всплеск, тихо разошлись круги. Все вздохнули. Словно летний ветерок поднялся. Мужчины слегка приосанились; женщины оживились.
– Но, – ответил мистер Гомес, вновь оседая, – мы все женаты. Холостяков здесь нет.
– О, – сказал каждый, и все погрузились в жаркое пересохшее русло ночи, продолжая безмолвно курить.
– Тогда, – выпалил мистер Вильянасуль, приподымая плечи и поджав губы, – это должен сделать один из нас! И вновь подул ночной ветер, пробуждая в людях благоговение.
– Сейчас не до эгоизма! – объявил мистер Вильянасуль. – Один из нас должен это совершить! Или это, или еще одну ночь в аду поджариваться! И тут люди на крыльце, прищурившись, расступились вокруг него.
– Вы ведь это сделаете, мистер Вильянасуль?- жаждали узнать они. Он оцепенел. Сигарета едва не вывалилась у него из пальцев.
– Да, но я. . . – возразил он.
– Вы, – откликнулись они. – Да? Он лихорадочно взмахнул руками.
– У меня жена и пятеро детей, один грудной!
– Но мы все женаты, а это ваша идея, и вы должны иметь храбрость не отступать от своих убеждений, мистер Вильянасуль, – говорил каждый. Он очень перепугался и замолчал. Он боязливо взглянул на свою жену. Она стояла, утомленно обмахиваясь ночным воздухом, и старалась разглядеть его.
– Я так устала, – горестно произнесла она.
– Тина, – сказал он.
– Я умру, если не засну, – пожаловалась она.
– Да, но Тина. . . – сказал он.
– Я умру, и мне принесут много цветов и похоронят, если я не отдохну хоть немного, – пробормотала она.
– Как она скверно выглядит, – заметил каждый. Мистер Вильянасуль колебался не более мгновения. Он коснулся вялых горячих пальцев своей жены. Он коснулся губами ее горячей щеки. Без единого слова он покинул крыльцо. Они слышали его шаги на темной лестнице, потом наверху, на третьем этаже, где завывала и вопила миссис Наваррес. Мужчины снова закурили и отбросили спички, перешептываясь, словно ветер; женщины слонялись вокруг них, то и дело подходя и заговаривая с миссис Вильянасуль, опиравшейся на перила. Под ее усталыми глазами пролегли тени.
– Вот теперь, – тихо прошептал один из мужчин, – мистер Вильянасуль уже наверху! Все затихли.
– А теперь, – выдохнул мужчина театральным шепотом, – мистер Вильянасуль стучится в ее дверь! Тук, тук. Все молчали, затаив дыхание.
