Олег Синицын - Скалолазка и мировое древо
— А у кого-нибудь еще есть такие знаки?
— Не знаю, не видела.
— Ладно. Спасибо и на этом.
— Зря я вам помогаю, — вдруг сказала она. — Чувствую, что из-за вас мне будет хуже.
Я подняла на нее глаза:
— Вам будет хуже? Вы сказали «будет хуже», я не ослышалась? — Я бросила щетку и решительно повернулась к ней. — Да вам не может быть хуже! Вы живете под диктаторским гнетом! Вы трудитесь не разгибая спины, с утра до позднего вечера. Вы не имеете права завести детей! Вы даже не живете, а существуете! И ради чего? Ради того, чтобы каждый день стоять перед раковиной с вонючими тарелками? Вам не может быть хуже, чем сейчас. Вы уже и так на самом дне.
Чомга вымыла несколько тарелок, прежде чем ответить:
— У вас скопилось много посуды. Шиншилле это сильно не понравится.
Принесли ужин. Женщины-посудомойки на время прекратили работу, вытерли ладони о халаты и стали хлебать из плошек прямо на рабочем месте, возле груд немытых тарелок и чашек, которых привезли еще две полные тележки.
Поднимающийся из плошки запах решительно не сочетался с понятием аппетит. Я поболтала ее в руке, пытаясь определить качество продукта по его виду. На поверхность всплыли подозрительно тонкие кости. До того, как переместиться в похлебку, носитель костей, вероятнее всего, мяукал или каркал.
Есть хотелось. Но не эту гадость. Заставить себя проглотить похлебку я пока была не в состоянии. Так с плошкой в руках и отправилась на улицу через дверь посудомоечной. Чомга хотела меня задержать, но у нее не получилось.
Дневной свет мерк, наступал вечер. Дно ущелья накрыли тени. Я села на крылечко. Делая вид, что ем, разглядывала лагерь. Колючая проволока, вышки с пулеметами, патрули, собаки. Выбраться отсюда будет намного сложнее, чем из буддийского монастыря.
Однако выход есть. И как раз для меня.
Путь, который я усмотрела, это отвесные скалы ущелья, нависающие над лагерем. Высотой метров в сто пятьдесят, с виду они кажутся неприступной стеной, да еще и отрицательной кое-где. Но я и не такие преодолевала. Однажды в Германии одолела сорок семь этажей небоскреба «Мэйн Тауэр». Он был не чета этим скалам — гладкий, как стакан. Правда, там у меня было снаряжение. А здесь придется карабкаться без талька и скальных туфель. Будет тяжело, но перетерплю. Единственная проблема в том, что я не чувствую сейчас необходимых для восхождения силы и концентрации внимания. Кстати, чтобы накопить силы, мне нужно есть...
Я с сомнением заглянула в плошку. Горько вздохнула. Поднесла ее к губам.
— Умоляю вас, не ешьте это! — раздался голос.
Я подняла голову и обнаружила справа от себя Мэрфи. Помощника Левиафана. Третьего человека в иерархии подгорного царства. Мерфи оперся спиной о ствол дуба и иронично усмехался. В глазах бесенята. Сложенные на груди руки мускулистые, обтягивающая майка демонстрирует отличную фигуру, просто отличную!
— У меня сердце разрывается от вашей мольбы, — ответила я. — Но не беспокойтесь, я вам оставлю половину.
Он улыбнулся, показав великолепные зубы.
— Я хотел сказать, что это не еда, а отрава.
— Ах вот в каком смысле!
Появление Мерфи избавило меня от необходимости глотать гадкий ужин из плошки. От этого стало радостно, хотя не только от этого. Мне улыбался самый симпатичный парень в бригаде Кларка. Не знаю, до какой степени он мерзавец (а в этом я не сомневалась: у Кларка все подручные мерзавцы), но он был чертовски обаятельным мерзавцем.
Глядя в серые дьявольские глаза Мерфи, я стала вспоминать, когда это было у меня в последний раз. Собственно, вспоминать особенно нечего. Последний раз это было у нас с Лехой. В тот памятный день, на бабушкиной даче. Я была расстроена до глубины души, а Леха оказался единственным, кто мог меня утешить. После этого события он решил, что у нас произошел сдвиг в отношениях и он может сделать мне предложение выйти за него замуж. Опять. Через четыре года после нашего развода.
— Я бы посоветовал вам, Алена, — мягко произнес Мерфи, — не выделяться из общей массы.
— Вы о моем ослепительном водолазном костюме?
— Между прочим, это наш костюм.
— Вы и это знаете! Просто поразительно. Вы все знаете о паршивой похлебке, о водолазных костюмах — вы, наверное, Господь Бог?
Его улыбка поблекла.
— Господь бог у нас один, — ответил Мерфи. — И вы с ним, насколько мне известно, два часа назад имели неприятнейшую беседу. Еще раз хочу попросить вас не выделяться из общей серости. Иначе он вас сожрет. В прямом смысле! И это не шутка.
Меня моментально прошиб пот. Последние слова еще раз провернулись в голове, а Мерфи добавил:
— Мне очень не хочется, чтобы с вами что-нибудь случилось. Вы довольно милая девушка. Не выделяйтесь, и, возможно, скоро все уладится. До встречи!
Он оторвался от дуба и легкой походкой направился по бетонной дорожке в сторону казарм. Я смотрела ему вслед, а в голове крутилось: «Иначе он вас сожрет. В прямом смысле».
Он меня сожрет.
Сидеть на крыльце я больше не могла. Мерфи взбаламутил душу своими речами и своим обаянием. Я встала и принялась ходить между трех сосен, растущих у торца хозблока.
Он меня сожрет. Он меня сожрет.
Как это?
Хочешь узнать?
Нет, не хочу. Ни за что на свете не хочу снова оказаться перед Левиафаном. Мне хватает метки на шее, которую он поставил. При одном воспоминании о ней бросает в дрожь.
О чем там говорил Мерфи? Типа, скоро все уладится. Что он имел в виду?
Я остановилась, потому что на пути выросла огромная овчарка. Зубы оскалены, из груди вырывается гневный хрип, взгляд прикован ко мне.
— Ма... — пробормотала я. — ...ма!
На меня скалилась не просто овчарка. Это было то самое животное, которое обнюхивало мое сари в домике жевунов. Я уверена. Четырехлапый шерстяной киллер.
Я отпрянула.
Пес дернулся. И снова замер, показывая, что на взводе и может в любую секунду схватить меня за бок. Справа зашуршали ветви. Я скосила глаза на звук. Из кустов вышел еще один киллер, с черным носом. Псы собирались атаковать меня с двух сторон. Понятия не имею, что делать, но зато теперь стало понятно, почему посудомойки предпочли обедать в пропахшей порошком комнатенке.
Овчарки напряженно застыли, готовые броситься на меня в любой момент. Им требовался предлог, малейшее движение, а потому я боялась даже пошевелиться, чтобы не спровоцировать их. Секунды томительно шли. И я вдруг вспомнила, что продолжаю держать в руках плошку с похлебкой.
— Послушайте! — сказала я, почти не двигая губами. — Давайте вести себя цивилизованно. Видите эту плошку? Она ваша. Я не делаю резких движений и ставлю ее на землю. Можете съесть, что в ней находится, мне эта еда ни к чему. Договорились? Можно начинать?
