Роберт Сойер - Вспомни, что будет
И конечно, он не был полным невеждой в психологии: он прочел немало статей на тему семейных отношений и даже посмотрел несколько ток-шоу Опры и Гизеллы. Он понимал, что кое о чем говорить не следует, но порой слова сами слетали у него с языка. Разговорами он просто пытался заполнить вакуум, возникший между ним и Митико.
— Знаешь, — осторожно начал Ллойд, — ведь у тебя будет другая дочь. Твое видение…
Митико бросила на него такой взгляд, что он тут же заткнулся.
Она не произнесла ни слова, но он все прочел в ее глазах. Нельзя просто взять и заменить одного ребенка. Все дети особенные.
Ллойд это знал, хотя у него не было детей. Много лет назад он видел старое кино с участием Мики Руни под названием «Человеческая комедия»,[53] но ничего смешного в этом фильме не было, а к концу просмотра Ллойд решил, что и человеческого в нем не так уж много. Руни играл американского солдата, воевавшего во время Второй мировой войны в Европе. Родни у него не было, но ему очень нравилось, когда другой солдат, его сосед по казарме, читал вслух приходившие из дому письма. Через эти письма герой Руни познакомился со всеми его родственниками: братом, матерью и даже с возлюбленной. А потом этого парня убили в бою, и тот, которого играл Руни, приехал в его родной городок, чтобы передать родным его личные вещи. Возле дома он случайно столкнулся с младшим братишкой погибшего солдата и сразу узнал его, словно родного. Мальчик вбежал в дом, крича: «Мама! Солдат домой вернулся!»
И все. Дальше шли титры.
И зрители должны были, по идее, поверить, что парень, роль которого играл Руни, каким-то образом займет в сердце этой женщины место сына, павшего от немецкой пули в бою во Франции.
Это был обман. Даже подросток — а Ллойду было шестнадцать, когда он смотрел по телевизору этот фильм, — мог понять, что это обман. Один человек никогда не может заменить другого.
И вот теперь ему вдруг пришла в голову глупая мысль о том, что будущая дочь Митико сумеет каким-то образом занять в ее сердце место покойной Тамико.
— Прости, — пробормотал Ллойд.
Митико не улыбнулась. Она только чуть заметно кивнула.
Ллойд не знал, подходящий ли сейчас момент для того разговора, который был у него на уме. Всю жизнь он мучился неспособностью найти нужное время — нужный момент, чтобы назначить свидание девушке-однокласснице; нужный момент для просьбы повысить ему зарплату либо для вторжения в разговор двух людей на вечеринке, чтобы им представиться, или, наоборот, извиниться и уйти, почувствовав себя лишним. У некоторых есть подлинное чутье на подобные вещи, но только не у Ллойда.
И все же…
…и все же этот вопрос необходимо было как-то решать.
Мир приходил в себя. Люди мало-помалу возвращались к прежней жизни. Да, многие ходили с костылями; да, некоторые страховые компании уже объявили о своем банкротстве; да, точного числа погибших до сих пор не назвали. Но жизнь должна была продолжаться. Люди ходили на работу, возвращались домой, ели, смотрели кино и пытались в чем-то добиться успеха.
— Насчет свадьбы… — начал Ллойд и замолчал. Его слова повисли в воздухе.
— Да?
Ллойд выдохнул.
— Я не знаю, кто та женщина — женщина из моего видения. Понятия не имею, кто она.
— Поэтому ты думаешь, что она может оказаться лучше меня?
— Нет, нет, нет. Конечно нет. Просто…
Он замолчал. Но Митико его слишком хорошо знала.
— Ты думаешь о том, что на планете семь миллиардов людей? И что нам просто повезло, что мы вообще встретились?
Ллойд виновато кивнул.
— Возможно, — сказала Митико. — Но если подумать о том, сколько у нас с тобой было шансов не встретиться, получится гораздо больше. Ты жил в Чикаго, я — в Токио, и мы оба оказались здесь, на границе Франции и Швейцарии. Это чистая случайность или судьба?
— Вряд ли можно верить в судьбу и одновременно в свободу воли, — негромко бросил Ллойд.
— Наверное, нельзя, — опустила глаза Митико. — И допустим, ты действительно не готов к браку. Многие мои друзья и подруги женились или вышли замуж, решив, что это их последний шанс. Понимаешь, возраст поджимал, и они рассуждали так: если не сейчас, то никогда. Если что и показало твое видение, так это только одно: я для тебя не последний шанс. А значит, можно расслабиться и не спешить.
— Дело не в этом, — дрожащим голосом произнес Ллойд.
— Нет? — подняла брови Митико. — Тогда принимай решение прямо сейчас. Признавайся. Мы поженимся?
Ллойд понимал, что Митико права. Вера в невозможность изменить будущее помогала ему заглушить чувство вины за случившееся. И все равно как физик он всегда придерживался именно этой позиции: пространство-время представляет собой неизменяемое пространство Минковского. То, что он собирался сделать, уже было сделано, и будущее так же незыблемо, как и прошлое.
Насколько они оба знали, никто не сообщал о видении, в котором хоть как-то упоминалось о том, что Митико Комура и Ллойд Симкоу поженились. Никто не рассказывал о том, что видел их свадебную фотографию в дорогой рамке. Фотографию, на которой были запечатлены высокий синеглазый европеец и миниатюрная японка.
Да, что бы он сейчас ни сказал, это уже было сказано и будет сказано всегда. Но Ллойд не имел ни малейшего представления о том, какой его ответ был запечатлен в пространстве-времени. Его решение — прямо сейчас, в этот момент, на этом срезе времени, на этой странице, в этом кадре фильма — было неведомым. И Ллойду было так нелегко его озвучить, какие бы слова ни слетели с его губ, поскольку он прекрасно знал, что с неизбежностью произнесет эти слова, а вернее, уже произнес.
— Ну? — продолжала настаивать на своем Митико. — Что скажешь?
Тео засиделся на работе допоздна. Он производил очередное компьютерное моделирование злосчастного эксперимента на БАК, когда раздался телефонный звонок.
Ему сообщили о смерти Димитриоса.
Его младший брат. Мертв. Покончил с собой.
Тео пытался сдержать слезы, пытался сдержать гнев.
Воспоминания о Димитриосе проносились перед его мысленным взором. Тео вспоминал все свои плохие и хорошие поступки по отношению к младшему брату. А еще он вспоминал, как давным-давно, когда они всей семьей ездили в Гонконг, Дим потерялся, и как все тогда испугались, и какое это было горе. Тео никогда в жизни не был так счастлив, как тогда, когда увидел своего братишку на плече у полицейского, идущего по многолюдной улице навстречу матери, отцу и ему, Тео.
И вот теперь… теперь Дим был мертв. И Тео придется снова лететь в Афины — на этот раз на похороны.
