Андрей Ливадный - Запрещенный контакт
Дениэл уже ничего не слышал. Он провалился в тяжелую дрему.
Джастин некоторое время сидел у костра. Странное беспокойство закралось в душу охотника. А что, если путник не врет? Не похож он на черного старателя. Одет добротно. И предсказанию амгахов верит. Смещение-то и вправду неурочное!
Снаружи выл ветер, по-прежнему бесновалась метель.
Джастин закрыл глаза. Его губы беззвучно шевелились. Казалось, охотник впал в транс. Он родился и вырос среди явлений Первого Мира. С молоком матери впитал суть окружающего. Жил просто, не обременяя себя ненужными знаниями, но умел многое.
В повседневности для него не составляло особого труда сплести тонкую паутину из окружающих энергий, но сейчас Джастин собирался сотворить нечто более мощное, сокровенное.
Сумрак, неожиданно воцарившийся над родным миром, давал ему право и возможность для такого поступка.
Первый Мир.
Район крушения корабля пришельцев…
Они пробирались среди обломков, изредка делая остановки, пока Урман производил сканирование.
Полковник держался уверенно, по крайней мере, его вид больше не выдавал смятения. Он тщательно фиксировал окружающее, иногда надолго задерживался подле заинтересовавших его деталей инопланетного корабля.
«На что он рассчитывает? На скорое возвращение флота? Но портал до сих пор открыт. – Никита поднял взгляд. Над краем котловины по-прежнему полыхало зловещее зарево. – Если оттуда придет еще одна волна чужих кораблей, то уже никто, находящийся в здравом уме, не отменит режим Изоляции», – такие мысли не прибавляли мужества, но назойливо лезли в голову.
Никита никогда не был бойцом, в прямом смысле этого слова. Он не понимал Урмана. Хуже того, он ему не очень-то верил. Подозревал, что полковник использует его и оставит где-нибудь подыхать.
Проблема диспейсера заключалась в образе мышления, сформированном в тесном контакте с техносферой.
У большинства избыточно имплантированных нет настоящих друзей. Их среда обитания – киберпространство межзвездной сети Интерстар. Ну, а если учитывать реальность современной корпоративной Окраины, где Никита провел последние десять лет жизни, то понятие «дружба» становится относительным, расплывчатым. Темп современной жизни – это узор калейдоскопа, собранный из сотен тысяч лиц, который никогда не повторяется. Сеть нивелирует межзвездные расстояния, но она не созидает уз, крепко связывающих близких по духу людей. Сегодня ты есть, завтра исчез, подумаешь, важность, – в киберпространстве всегда отыщется адекватная замена.
Среди вольных пилотов Окраины устаревшие понятия не в чести. Они каждый – сам себе цивилизация. Их группы возникают стихийно, и так же быстро, без особых церемоний распадаются. Вот и выходит, что в жизни можно доверять лишь себе, рассчитывать только на себя самого.
Это моральное одиночество никогда не досаждало, наоборот, казалось комфортным.
«Чем дальше мы идем по пути прогресса, тем менее приспособлены к жизни», – сокровенный смысл этой услышанной где-то фразы он понял, лишь оказавшись тут, в Первом Мире.
– Ну, чего опять сник? – Урман постоянно пытался его ободрить, но Никита лишь злился, замыкался в себе.
– Ты обещал рассказать, как можно защититься от воздействия на разум, – напомнил диспейсер, когда они поравнялись с третьим по счету фрагментом чужого корабля.
– Расскажу. Обязательно. Но не сейчас.
– Почему?
– Нужна более или менее спокойная обстановка. Слова не помогут. Нужно пробовать, сразу на практике. Иначе не смогу понять, на что ты вообще способен. Поверь, этого не сделаешь на ходу.
– Звучит, как хорошая отговорка.
– Пойми, Никита, лгать мне нет никакого смысла. Я по опыту знаю: тренировки такого рода не всякий мнемоник выдержит. Если уж говорить честно, то справляется один из десяти кандидатов. Большинство просто неспособны работать в Первом Мире.
– После пятнадцати лет подготовки? – усомнился диспейсер. Он-то знал о чем говорил!
– Попав сюда, каждый вынужден переучиваться. – Урман завершил сканирование. – Год, как минимум, новички проводят в гарнизоне, осваивая разные техники, – он снова зашагал вперед. – Способности раскрываются постепенно. Кто-то отдает предпочтение лограм, другие склоняются к древнейшим тренингам, полностью раскрывающим потенциал человеческого рассудка, но таких единицы. Третьи, их большинство, долго не выдерживают. Либо гибнут в первых же полевых выходах, либо просятся назад, в «нормальное пространство». Чтобы эффективно работать, мнемоник должен полностью посвятить себя Первому Миру, понять его суть.
– А ты как сюда попал? – спросил Никита.
– Я тут родился, – ответил Урман.
– Серьезно? – диспейсер был искренне удивлен. – Погоди, а сколько тебе лет? Ты что, застал правление адмирала Тиберия Надырова?! Знал его?!
– Знал, – Урман не стал уходить от прямого ответа, ведь сейчас вопросы доверия играли ключевую роль. – Я владею всеми техниками храмовников, потому что был одним из них, – полковник остановился, зорко огляделся по сторонам.
Зарево от работы портала отражалось в его черных зрачках.
Урман родился и вырос среди смертельно опасных, кажущихся непостижимыми явлений Первого Мира. В семилетнем возрасте произошло первое на его памяти Смещение. Небольшой городок, по ту сторону гор, стерло гравитационным ударом, затем пришел гон, – лавина обезумевших от ужаса обитателей равнин докатилась до малой родины Урмана, причинив больше смертей и ужаса, чем внезапная подвижка планеты и связанные с ней землетрясения.
Он и пятилетний братишка остались совершенно одни. Все, кого они знали и любили, погибли. Мертвые валялись среди разрушенных до основания домов, их тела пожирали исхудавшие, совершенно обезумевшие от гона и голода хищники. Твари, какие не пригрезятся ни в одном из кошмарных снов, накатывались на разрушенный, обезлюдевший городок волнами, грызлись насмерть за скудную добычу, оставляя после себя стойкий смрад разлагающихся останков, а двое мальчишек, забившись в подвал, впитывали ужас происходящего, не в силах даже плакать.
Те дни никогда не изотрутся в памяти. Их мучила жажда, но единственным доступным источником влаги были капельки конденсата, скапливающиеся на сырых стенах. Вскоре голод притупился, и даже мысль о еде вызывала тошноту. Страх и детская обида на внезапно оскалившийся мир терзали маленькие души, стирая прошлое, которое уже никогда не вернется…
То потрясение навек осталось самым сильным для Урмана, но были, конечно, и другие.
На третий день сумерек в руинах городка зазвучали выстрелы. Мальчишки прильнули к узкой щели. Дрожа, они вглядывались в фиолетовый сумрак, пока вдруг не увидели группу хорошо вооруженных и экипированных людей, прочесывающих руины.
