Предсказание дельфинов - Вайтбрехт Вольф

Уилер нажал кнопку. Было очевидно, что конструкция не просто беспокоила его, несмотря на всю её сложность, а может быть, и из-за неё; это, несомненно, была первая и единственная модель мозга дельфина на Земле, и это вызывало у него гордость.

Коньков с улыбкой заметил, что, по его убеждению, в каком-нибудь музее естественной истории на чужой планете выставлена столь же большая, столь же сложная конструкция – слегка запылённая, окутанная благоговением далёкой древности, памятник техники, представленный на школьных уроках истории. То, что он взялся за Уилера таким образом, следовало считать хорошим знаком. Их ежедневная работа, и, ещё больше, общее стремление наконец-то решить проблему зоны молчания, сделали их союзниками.

Когда Уилер нажал кнопку, внутри пластикового мозга загорелась яркая красная точка размером не больше пятака; диаметр модели был не меньше метра. необходимо было поразить cтоль крошечную цель.

- Вот туда, — сказал американец, — вот куда нам нужно идти; этот свет должен быть потушен. Легче сказать, чем сделать. Я изучил пути луча, как возможные, так и невозможные. Давайте рассмотрим варианты один за другим.

Ещё одно нажатие; вспыхнула жёлтая линия, стала ярче и устремилась прямо к красной точке.

- Прямое попадание, — сказал Уилер. - Это вариант номер один. Через какие области нам нужно пройти?

Он быстро нажал несколько кнопок, и заиграла запись. Голос Уилера объяснял путь жёлтого луча через различные отделы мозга. Синхронно со словами части мозга засветились разными цветами. Затем модель развернулась как бы сама собой; теперь перед каждым были те отделы мозга, которых коснулся или пронзил луч.

- Выход летальный, абсолютно точно, — заявил Сахаров. - Это совершенно не так. А как ещё?

Они проигрывали вариацию за вариацией; - Тормоз» невозможно было обойти, не разрушив жизненно важные центры, он был заложен так глубоко, так изобретательно. Он был так хорошо построен. Настолько хорошо? Если Коньков прав, это означало лишь, что наука, их наука, была так бедна, так жалка и примитивна; она даже не знала, как преодолеть чуждый барьер. Время взросления! Сахаров восславил молодое поколение исследователей. Они этого больше всего заслуживают, подумал он; я старею.

После трёх часов работы они не продвинулись дальше, чем в начале; настроение соответствовало результату.

- луч невозможно вертеть, нужна разумная линия, гибкая, эластичная, которая обходит все препятствия...» Коньков обошёл вокруг модели Уиллера.

- Неплохая идея, — ответила Ева Мюллер. — Умная, разумно спроектированная линия!» Она повернулась к инженеру Филатова. - Как у вас дела с волоконной оптикой? Можно ли провести тонкий, как волос, лазерный луч — не обязательно очень энергичный — по волоконной оптической системе?

Инженер счёл вопрос интересным и, как он выразился, весьма конструктивным. - Мы пока этого не делали; теоретически это должно быть возможно. Я знаю об экспериментах с лазерами и волоконной оптикой, но в них использовались относительно толстые жгуты, слишком толстые для наших целей. Как вы собираетесь протащить туда такой жгут, изогнутый, скрученный, как предлагает товарищ Коньков? Если линейный путь невозможен, то всё это кажется совершенно безнадёжным.

Уилер внимательно слушал, одновременно ощупывая свою модель.

- Безнадежно, – подумал Сахаров. Но ребята не сдавались. Он говорил о поиске пути, максимально близкого к прямой, и Уилер его перебил. - Вы это имеете в виду?» – воскликнул американец. - Пожалуйста, посмотрите на это.

Снова побежала световая линия, на этот раз прямая, искривлённая в нескольких местах.

- Вот так, – сказал Коньков.

- Единственный путь, который не повредит жизненно важные части, – ответил Уилер.

- Преимущество волоконной оптики в том, что лазер активируется только в точке выхода из волокна, – заметил инженер.

- Плотность энергии может быть относительно низкой, чтобы разрушить нервную ткань, а волокно может быть соответственно тонким, – добавил старший врач.

- Предположим, — продолжил инженер, — нам удалось создать изогнутую, эластичную прядь малого диаметра. Как вы собираетесь её вставлять, как вы собираетесь ею управлять?»

- Разве существуют настолько мягкие пряди волокон, что им можно придать любую форму? — спросил Коньков.

- Верно, — получил он ответ, — но углы дифракции не должны быть слишком большими, иначе теряется проводимость света, и возникают нежелательные отражения. Но как вы собираетесь вставлять прядь?»

Сахаров на мгновение задумался. Неугомонность молодежи заразительна; это всегда было их лучшей чертой. - Надо попробовать, — решил он. - Можно ли покрыть головку оптоволоконной жилы металлической фольгой, внедрить атомы металла или что-то в этом роде, чтобы зонд можно было магнитно контролировать, понимаете? После этого должна была бы запуститься точная автоматическая программа, согласно которой зонд направлялся бы к тормозу. Кто сказал, что здесь всё безнадёжно? Не я. Потом – нажать кнопку, вспышка лазера, и тогда…»

***

Конков выругался. Нет ничего хуже этой возни, даже если осознавать её необходимость и быть инициатором. Создать модель мозга дельфина, мягкую, как настоящее мозговое вещество, в масштабе один к десяти, с тормозом и красной точкой, спрятанной глубоко внутри, словно сказочное сокровище, – это была тяжёлая работа. Потому что, например, материал – они сошлись на пластилине – требовал постоянной температуры для поддержания консистенции мозгового вещества. Это одно. С другой стороны, были студенты-художники, увлечённые молодые люди, которых привлекли в качестве моделистов; Возможно, они и знали кое-что о пластилине, но что они знали о мозге?

В Институте имени Филатова тоже работа была нелёгкой. Зоологи задавали физикам непростые задачи, по десятку за раз. После долгих усилий эластичная оптоволоконная система была установлена, нужного диаметра; сложность заключалась в том, что если бы оптоволокно было согнуто слишком сильно, лазерный луч был бы практически полностью поглощен. Разве это не было указано с самого начала? После долгих поисков, проб и ошибок, бесконечных звонков в океанариум и споров внутри и вне здания, была найдена оптимальная кривая, отвечающая как анатомическим, так и физическим требованиям. Но зонд! Он имел диаметр всего один миллиметр, форму миниатюрной оливки, и всё это должно было в него влезть! Зонд тоже был изготовлен и завершён в срок.

Амбрасян прибыл вместе со Шварцем и двумя Хуберами. Амбрасян и представить себе не мог, что подготовительная работа окажется настолько сложной. Он выразил своё уважение исследователям; к раздражению Конькова, тот уделил больше внимания стеклянной модели Уилера, которую можно было использовать для демонстраций, чем пластилиновую модель.

- Начинаю, — объявила Ева Мюллер. Магнитная двигательная установка, спроектированная и собранная ею, напоминала огромный фен из парикмахерской. Форма её напоминала череп дельфина. Чудовище поместили на пластилиновый мозг, в устройство вставили эластичный оптоволоконный кабель, и на панели управления загорелся красный индикатор. Это означало, что Ева включила питание. Сразу после этого индикатор загорелся зелёным, что означало, что оптоволоконный кабель, - змея, как его называли в лаборатории, касается поверхности мозга. - Сейчас я запускаю программу, — сказала Ева.

В рентгеновском аппарате с преобразователем изображения она наблюдала, как головка оптоволоконного кабеля движется вперёд: сначала лёгкое подергивание, а затем она медленно, как показалось Еве, проползает к центру глиняной массы, неторопливо, сверхъестественно медленно, но неудержимо, целенаправленно, влекомая мощными магнитными потоками.

Второй аппарат позволил всем остальным проследить путь змеи к красной точке. Амбрасян был впечатлён точностью работы. Добавляя металлический порошок, студенты-художники под руководством Конькова придали срезам разную плотность рентгеноконтрастного вещества, так что дергающаяся маленькая олива оставалась видимой, даже когда она глубоко проникала в мозг модели.