Семиозис - Бёрк Сью

Он дотронулся до луковицы, но не взял ее: его пальцы проскользнула под ней и ухватили ее руку. Говорят, Сильвия мечтала об этом – взяться за руки со стекловаром. Я мечтал об этом в детстве. Миряне и стекловары наконец-то друзья!

Стекловар сказал что-то прозвучавшее как ломающаяся сырая ветка и дернул Мари за руку так сильно, что она упала. Канг рыкнул, а остальные стекловары напряглись, словно ожидая, что мы начнем драку, но нам необходимо было оставаться дружелюбными, так что мы просто стояли. И я вообще не понимал, что делать. Мари подняла голову с земли.

– Зачем это было? – спросила она.

Основной не ответил.

Она встала и бросила на него такой взгляд, который должен был бы его подпалить. Они уставились друг на друга.

Он взялся обеими руками за копье.

– Попробуем еще раз. – Настоящая Мари дала о себе знать. Она наклонилась, подняла луковицу тюльпана и протянула ее. – Это – тюльпан. Тюльпан. Это тебе. Подарок. Возьми. – Она держала луковицу за острый кончик пальцами, а не на ладони. – Давай, – добавила она чуть добрее. – Я тебе не наврежу.

Он сделал несколько нервных шагов, мотая головой. Она положила луковицу на землю у его ног, а потом повернулась и указала на слова на земле. «Мы желаем-вы дружба». Взяв одну из флейт, она вручила ее мне.

– Най, сыграй что-нибудь короткое и дружелюбное.

Дружелюбное. Это я могу. Я сыграл несколько нот песни, которой дети приветствуют новорожденного, а потом, вспомнив их звуки, повторил с более резкими и пронзительными звуками. Я протянул флейту Мари. Она взяла ее и протянула их предводителю. Тот сделал знак другому основному, и тот вышел вперед и взял ее. Он подул в мундштук, но неправильно, так что звука не получилось. Посмотрев на меня, он проскрипел нечто вроде той мелодии, которую я сыграл.

Я взял другую флейту и подул в нее, показав правильный угол. Он повторил попытку, наконец добившись свиста, повторил снова. А потом вернул флейту обратно.

– Спасибо, Най, – подчеркнуто сказала Мари.

– Удачная мысль, Мари! – отозвался я.

Мы общаемся! Но они должны были бы знать, что такое флейты. На панно они были.

Клетчатый протянул руку к Мари. Она не дернулась, хоть и моргнула. Он указал на лямку ее рюкзака и жестом велел его снять. Она положила его на землю и отступила. Два рабочих подошли и все оттуда вынули: нижнее белье, еду, одеяло, гребень, кусок мыла, завернутый в лист и стекловско-мирянский словарь. Клетчатый и еще несколько основных по очереди поднимали каждую вещь и много говорили друг с другом. Они обнюхали мыло и пролистали книгу, но, похоже, ничего не читали.

А еще они рассмотрели выложенные на землю дары, особенно вырезанное Гарри изображение стекловара. Они обнюхали плоды, которые Стивленд вырастил с расчетом на стекловаров, но положили их обратно. Пока они трещали и свистели, я шепотом спросил у Роланда:

– Что думаешь?

Он мог понимать фиппов – может, и стекловаров поймет.

– Они удивляются тому, как мы похожи, – мы с ними.

– Это же хорошо? – прошептала Сосна.

Клетчатый крикнул нам:

– Чек!

Судя по его жестам, он хотел, чтобы мы сняли рюкзаки. Мы так и сделали. Они перебрали их содержимое. Вяленое мясо из рюкзака Канга заслужило восклицание нечто вроде «конгари!» У Роланда в рюкзаке нашлось обсидиановое зеркальце – по-моему, они раньше такого не видели – и моток львиной шерсти, который они тщательно обнюхали. В моем рюкзаке их ничто не заинтересовало. Закончив, они собрались вместе и стали переговариваться.

– Ножи, – подсказала Мари.

Она сняла с ремня каменный нож размером с большой палец и положила на землю. Мы сделали то же самое. Это реально взволновало стекловаров. Они подняли ножи, рассмотрели их – и сложили в одну из корзин работнику. Этот работник что-то сказал. Клетчатый подозвал его и ударил по лицу так сильно, что у того потекла красная кровь. Он же не мог сказать ничего такого, что заслуживало бы подобного! Я посмотрел на Роланда. Он наблюдал за ними, крепко прижимая к себе кошку, словно желая ее защитить. Лицо Мари вообще ничего не выражало.

Мне случалось видеть, как люди получали удары в драке, но если машут кулаками оба, то это честно. Роланду пришлось побить старого Кина, чтобы возглавить львиную стаю, но тот бой они отрепетировали. Мы, миряне, наблюдали за ними вместе со львами, и, когда Кин покинул поле боя, изображая хромоту и с поддельной кровью на лице, мы провожали его презрительными криками.

Но стекловары ведь люди, а нормальные люди не позволяют себя бить по-настоящему, и нормальные люди не станут бить беззащитного. Я поклялся быть дипломатом. Если стекловар меня ударит, я не смогу ударить в ответ. Но до этого мне и в голову не приходило, что стекловар может меня ударить. Как такое возможно?

Они взяли нашу еду – всю, кроме бамбуковых плодов, – и раздали ее. Они ели быстро. Не всем работникам досталась еда.

– Смотрите, – тихо проговорил Канг, – зубы в горле. Видите, как они двигаются?

Но больше мы ничего не говорили. Похоже, Клетчатому разговоры не нравились.

Мы получили свои рюкзаки обратно. Потом Клетчатый приказал нам идти с ними вниз по склону.

– Как они пожелают, – сказала Мари.

Но на самом деле, у нас выбора не было. Что они станут делать, если мы не послушаемся? Я собрал флейты. Я сам не понимал, испуган я или зол, но, выпрямляясь, пошатнулся, потому что меня на секунду перестали держать ноги. Стекловары оказались совсем не такими, как я ожидал. Может, они и правда разрушили дома и сожгли Стивленда.

Тропа ниже водопадного курорта была крутая и узкая. Мы шли цепочкой почти в полной тишине. Мари настояла на том, чтобы идти с Клетчатым и другими основными. Они время от времени переговаривались, и тогда она смотрела в свой словарь. Порой тропа становилась настолько крутой, что нам приходилось цепляться руками и ногами, но они не предлагали нам помощь – и, похоже, раздражались. Иногда какой-нибудь основной бил или лягал работника, но я не мог понять за что – как будто причина вообще могла быть уважительной.

У основания скал дул холодный ветер. Сосна, шедшая впереди меня, плотнее завернулась в одежду. Роланд начал петь своему фиппу, но Клетчатый сделал какой-то знак – и один из работников рядом с Роландом прижал руку к своему рту. Роланд прекратил петь.

Мы шли целый день, почти не задерживаясь, чтобы пописать, – и увидели, что стекловары писают из дальнего конца туловища, но они не останавливались поесть, но, когда солнце село, мы не прошли и половины склона. Мы остановились на широком карнизе, где были только камни, кусты и лианы. Мы легли, уставшие, и Канг раздал всем сушеные плоды бамбука. Я откусывал малюсенькие сладкие кусочки, чтобы хватило подольше. Стекловары спали, встав на колени и подобрав ноги под себя.

– Ты их понимаешь? – шепотом спросил я у Мари.

– По-моему, они не хотят, чтобы я понимала, – ответила она.

– Они нас боятся, – сказал Роланд.

– Слишком сильно боятся, чтобы нам вредить, да? – уточнил Канг.

– И слишком боятся, чтобы отпустить. Боятся до нас дотрагиваться. Они боятся друг друга – некоторые из них. Работники боятся некоторых основных.

– Они их бьют, – прошептал я. – Это неправильно.

– Да уж, – прошипела Мари.

– Мы сможем сбежать? – спросила Сосна.

– А мы можем двигаться быстрее, чем они? – отозвался Роланд.

И конечно, мы не могли.

Клетчатому не нравилось, когда мы разговариваем, так что мы больше ничего не стали говорить, хоть мне и хотелось. Мне хотелось встать и наорать на него. Я уставился в черное небо, затянутое тучами. Стекловары тоже не разговаривали. Досадуя на тишину, я заснул.

На следующий день мы прошли по продуваемому ветрами ущелью в лес, где у деревьев были квадратные стволы. На ветках трещали три фиппокота с зелеными пятнами на коричневой шкурке. Перекликались летучие мыши, но я их совсем не понимал. У здешних был какой-то другой язык.

Идущие впереди свистели и щелкали – и остановились у рощицы радужного бамбука: стволам было лет по десять – двадцать. Наши исследователи везде сажали семена Стивленда. Роща заставила меня вспомнить дом, родных и друзей и девушек Бусин, которые меня не замечали. Наверное, они все сейчас думают про стекловаров что-то хорошее.