Лариса Чурбанова - Пурпурное Древо Порфирия
Спускаясь со стены, Домогара неожиданно столкнулась с молодым Бориславом. Рыжий юноша таился у лестницы, изо всех сил стараясь уловить, о чем шел разговор. На молодого дружинника было жалко смотреть, так исхудал и почернел он за все это время.
- Не держи на него сердца, матушка Домогара! - бросился он в ноги княгине, рукой касаясь подола ее платья.
- И с какой-такой радости я должна быть снисходительной к этому поганцу? - не на шутку разъярилась женщина. Надо признать, что Борислав выбрал совершенно не подходящий момент для разговора. Домогара чуть меньше часа выслушивала завывания Шкирняка и под конец завелась настолько, что готова была выплеснуть ему на голову ароматное содержимое ночной вазы. Она бы так и поступила- княгиня привыкла все свои начинания доводить до конца, да удержал ее Порфирий. "Мол, невместно самой мараться", и все такое прочее! "Ну и что, что не по чину, зато удовольствия сколько, "- мечтательно думала Домогара, стискивая сильные кулаки.
Только Борислав был упрям не менее чем его пресветлая госпожа.
- Не по-злобе он всю эту кашу заварил, - настойчиво твердил он, опустив по-девичьи пушистые очи в пол.
Вот уж этого заявления княгиня не выдержала. Боевито уперев руки в боки, она начала наступать на коленопреклоненного юношу.
- Не по-злобе?! - негодующе закричала она, совершенно не заботясь о том, что слышать ее могут не только за пределами монастыря. - А какого ляду, по доброте душевной, что ли?
Разъяренная Домогара представляла собой довольно устрашающую картинку: раскрасневшиеся пухлые щеки, выпученные темные глаза метали молнии- жуть, а не женщина! Но Борислав упорно стоял на своем и с колен не поднимался.
- Он за веру старую, прадедовскую, - скороговоркой пытался пояснить он, пока гневная княгиня не затоптала до смерти. - Деды наши на земле славянской с изначальных веков сидели. Вот папаня считал, что и ответ держать нам, с нас спрос набольший.
Подоспевший на вопли Домогары отец-настоятель с ходу вступил в дискуссию:
- Верно все, будет с него спрос, - бубнил он в бороду, оттаскивая молодого человека от княгини, ловко вклиниваясь между ними. И, утянув рыжего воина на безопасное расстояние, продолжил: - Ты вот и той и другой вере не чужд. Вот и растолкуй мне, голубь сизокрылый... Разница-то в чем меж Родом и богом христианским? Так ли уж велика она?
И пока молодой человек хлопал глазами, доходя до сути вопроса, принялся дальше развивать свою мысль:
- Пойми ты, Борислав! Не суть важно, каким именем ты будешь называть бога. Он все равно знает, что ты к нему обращаешься. Главное, чтобы был он богом света и добра, остальное суета, придумки людские. И вражду в человеках пробуждать, прикрываясь именем божьим- грех и грех великий. Не доброе это дело, но диавольское, черное.
Порфирий и дальше продолжал бы свои поучения- видно было, что взгромоздился он на своего любимого конька, да помешала Домогара. Не взирая на богословские дискуссии, она продолжала подбираться к Бориславу, и в глазах ее горело отнюдь не христианское смирение. Старец заметил обходные маневры княгини и принял решение действовать незамедлительно. Он рывком поставил молодого человека на ноги и легонько толкнул в спину, беги, мол. На прощание шепнул, однако:
- Про то, что сказывал тебе я, подумай. А поговорим после. Ступай с богом.
Дважды повторять не пришлось, понятливого славянина в одно мгновение как ветром сдуло. А настоятель, не давая княгине опомнится, уже влек ее под руку в сторону монастырских хором. По дороге все же постарался вразумить Домогару, и гнев ее утишить:
- Ну, почто ты на мальца взъелась? - уговаривал Порфирий княгиню тихим голосом. Так он всегда разговаривал с потерявшими разум от злости прихожанами. Хочешь не хочешь, приходится прислушиваться, чтобы понять, о чем там собеседник толкует. Сначала уши навостришь, потом и ум проснется. Так и с Домогарой вышло. Не успела она до монастырских келий скорым шагом добраться, как начала заподумываться: "И в самом деле, чего это я? Чем таким мне Борислав не угодил? Из дома родительского за мной, горемычной, непонятно на какую долю потянулся, жену на сносях не пожалел, а я все туда же. Чай, не виноват, мальчишка, не ответчик он за отца своего. Ему, поди, как нелегко было решиться супротив тятиной воли идти, а тут я еще змеей подколодной...."
Словом, по прошествии малого времени княгиня уж сама готова была бежать за рыжим мальчишкой, извиняться. Отец- настоятель, однако, настойчиво отговорил ее и от этого:
- Погоди, госпожа, успеешь еще, наговоритесь. Сейчас дело делать нужно. Претич вести недобрые принес.
Войдя в келью Домогара увидела там целый военный совет. За столом, накрытым ради важных гостей шелковой скатеркой, восседал бородатый зверовидный воевода и еще двое воев с ним. У одного из них вид был и вовсе растерзанный: продранная кольчуга и наскоро примотанная чистой ветошкой пораненная рука.
- Печенеги степные поднялись, княгиня! - Претич не стал миндальничать, да юлить вокруг да около. - Прознали видно, собаки, какая у нас котовасия приключилась. Решили куснуть, пока слабы мы да меж собой грыземся.
Домогара побледнела и без сил опустилась на дубовую скамью. Последний раз степняки утесняли Русь набегами, когда она совсем еще девчонкой, подлеточком, была. Только никогда не забыть ей стылый ужас, когда горит над головой родная хата, а вокруг резкие выкрики чужой речи и щелканье бича. От полона тогда Домогару спас только счастливый случай. Ее, потерявшую сознание и заваленную грудой мертвяков тоже сочли неживой и бросили на поживу воронью. Старый страх сковал горло костистой лапой, стало тяжко дышать. Еще минуту назад она думала, что нету хуже утеснений, чинимых ей злобным Шкирняком. Как теперь оборонять город, когда сама она и дружина в монастыре затворены, боярскими прихвостнями обложены?! А ну, как решит жадный ирод ворота отворить, да собак половецких внутрь, к детинцу, пустить? Пожгут народишко, пограбят все до чиста.... В голове у княгини снова и снова звучали свист змеиной плетки и поганый клекочущий говор захватчиков.
Под защитой Ольгерда и его дружины Русь строилась, богатела и ни одна собака даже и помыслить не могла идти к стенам стольного града. А нету князя, и бояться перестали, осмелели, стервятники!
Домогара добела сжала кулаки, чуть не плача от отчаяния. Где ты, Ольгерд? Земля твоя, народ твой в огне!
Княгиня подняла гордую голову и решительно обвела собравшихся ясным взором.
- Надо князя звать. Без него пропадем!
- Оно конечно, лучше б с Ольгердом, - забасил смущенный воевода, теребя кожаную рукавицу, неведомо как очутившуюся у него в руках. - Да только где он теперя? Неведомо. Надо мыслить, как без него оборону держать.
