Джаспер Ффорде - Дело Джен, или Эйра немилосердия
– Что, задумалась, лапуля? – насмешливо спросила Маргариточка. – Лондэн – потрясный мужик. Он тебя почти десять лет ждал, но, подозреваю, теперь он мой с потрохами. Знаешь, если ты везучая, мы пошлем тебе чуток свадебного пирога. Захочешь сделать нам подарок – свадебный список в Кэмп-Хостоне.
Я проглотила комок в горле.
– И когда же радостный день?
– Твой или мой? – рассмеялась Маргариточка. – Твой – понятия не имею. А наш с моим милым Лондиком – через две недели в субботу.
– Позвольте мне с ним поговорить, – попросила я чуть громче.
– Ну, может, когда он проснется, я скажу ему, что ты звонила.
Я повысила голос:
– Хотите, чтобы я пришла и начала колотить в дверь?
Безотказэн привстал из-за стола и удивленно поднял брови.
– Слушай, ты, тупая сука, – тихо, чтобы Лондэн уж точно ничего не услышал, прошипела Маргариточка, – ты могла захомутать Лондэна, да профукала. Все кончено. Поди поищи себе какого-нибудь придурка-литтектива – там у вас идиотов до хрена.
– Послушайте…
– Нет, это ты слушай, – отрезала Маргариточка. – Если ты попытаешься влезть и разрушить мое счастье, я сверну твою дурацкую шею!
Связь прервалась. Я спокойно положила трубку и сняла со спинки кресла пиджак.
– Ты куда? – спросил Безотказэн.
– На стрельбище, – ответила я. – Должно быть, я там на какое-то время задержусь.
Глава 22
Игра в выжидание
Гибель каждого очередного Феликса вновь заставляла Аида скорбеть по Феликсу номер один. И то был страшный удар для него. Дело не столько в потере верного друга и коллеги по преступлениям, сколько в ужасающем осознании того, что чуждые ему чувства – которые он воспринимал как предательские по отношению к своему получеловеческому происхождению, – иногда могут быть невыносимы. Немудрено, что они с первым Феликсом так ладили. К великому сожалению для Феликса, он не был наделен демоническими способностями Аида и получил пулю в живот в тот самый день, когда Аид попытался ограбить банк «Голиафа» в Хартлпуле в 75 году. Феликс стоически принял смерть и, прежде чем Аид тихо избавил его от дальнейших мучений, завещал другу «продолжить дело». В память о друге Ахерон снял с Феликса лицо и унес с места преступления. Каждый следующий слуга, вырванный им из общества, получал сомнительную честь носить не только имя друга Ахерона, но и его лицо.
Мильон де Роз. Жизнь после смерти Феликса ЧистлистаБезотказэн поместил объявление в «Суиндонском глобусе». После этого мы все собрались в кабинете Виктора, чтобы сверить наработки.
– У нас семьдесят два обращения, – объявил Виктор. – Увы, все они – по поводу кроликов.
– Ты мало запросил, Безотказэн, – пошутила я.
– Я не слишком разбираюсь в кроликах, – высокомерно отозвался Безотказэн. – Мне показалось, что это хорошая цена.
Виктор положил на стол папку.
– Полиция наконец опознала парня, которого ты застрелила у Старми Арчера. Того, без отпечатков. Ты была права насчет лица: оно не его.
– Кто же он тогда?
Виктор открыл папку.
– Он был бухгалтером в Ньюбери, и звали его Адриан Умниг. Пропал пару лет назад. Ни в чем преступном не замешан, даже скорость не превышал. Хороший был человек. Семьянин, набожный, активно работал в благотворительных организациях.
– Аид украл его волю, – прошептала я. – Самые чистые души легче всего запятнать. В нем мало осталось от Умнига, когда мы застрелили его. А что с лицом?
– Все еще работают. Его идентифицировать труднее. Согласно судебным отчетам, это лицо носил не только Умниг.
Я насторожилась:
– Так он может оказаться и не последним!
Виктор понял, схватился за трубку и позвонил Пшиксу. Через двадцать минут взвод ТИПА-14 окружил ритуальный зал, предназначенный для передачи тела Умнига семье. Поздно. Лицо, которое Умниг носил последних два года, исчезло. Камеры слежения ничего не засекли, что и неудивительно.
Новость о предстоящей свадьбе Лондэна оказалась для меня сильным ударом. Позже я выяснила, что он познакомился с Маргариточкой Муттинг где-то с год назад на встрече с читателями, когда подписывал книги. Она была хорошенькой и обольстительной, хотя и чересчур полной, на мой вкус. Мозгов у нее тоже было не ахти – по крайней мере, я себя в этом убеждала. Лондэн говорил, что ему хочется иметь семью, и он заслуживал нормальной жизни. Смирившись, я даже начала поощрять жалкие попытки Безотказэна пригласить меня на ужин. У нас было мало общего, разве что интерес к личности того, кто на самом деле написал пьесы Шекспира. Я сидела за столом и смотрела, как Прост изучает клочок бумаги с сомнительным автографом. Бумага и чернила были подлинными. А вот подпись, к сожалению, нет.
– Продолжим, – сказала я, вспомнив наш разговор во время ланча. – Ты рассказывал мне об Эдуарде де Вире, графе Оксфордском.
Безотказэн несколько мгновений сидел в задумчивости.
– Граф Оксфорд был писателем. Это точно. Мерес, критик того времени, упомянул его в своей «Palladis Tamia» в тысяча пятьсот девяносто восьмом году.
– А он мог написать эти пьесы? – спросила я.
– Мог, – ответил Безотказэн. – Загвоздка в том, что Мерес перечисляет многие шекспировские пьесы и приписывает их именно Шекспиру. Прискорбно, но это подводит Оксфорда, как и Дерби с Бэконом, под теорию «прикрытия», согласно которой Уилл был лишь маской, скрывшей гения, ныне утраченного для истории.
– В это трудно поверить?
– Может, и нет. Черная Королева, как правило, успевала поверить до завтрака в четыре невозможные вещи, и ничего плохого с ней от этого не случалось. Теория «прикрытия» вполне разумна, но имеются и другие аргументы в пользу того, что Шекспир – Оксфорд.
Повисло молчание. Авторство пьес Шекспира многие воспринимали весьма серьезно, и не один незаурядный ум потратил на эту загадку целую жизнь.
– Есть теория, что граф Оксфорд и группа придворных были ангажированы двором Елизаветы для написания пьес в поддержку правительства. И в этом есть смысл.
Он открыл книгу и прочел вслух отчеркнутый абзац:
– «…Группа придворных, аристократов и дворян, умевших блестяще писать – мы наверняка доказали бы это, если бы смогли найти их работы и опубликовать, – и первым среди них был граф Оксфордский».
Он захлопнул книгу.
– Паттенхэм, тысяча пятьсот девяносто восьмой год. Оксфорду было назначено ежегодное пожалование в тысячу фунтов на некие цели, оставшиеся неизвестными. Было то написание пьес или что-то иное – сказать невозможно. Нет никаких положительных свидетельств, доказывающих, что именно он написал эти пьесы. Осталось несколько поэтических строк, подобных шекспировским, но это неубедительно. И на гербе Оксфорда также нет льва, потрясающего копьем.
